В начале октября 1740 года петербуржцы нетерпеливо ловили каждое известие из Зимнего дворца. Тяжело заболевшая Анна Иоанновна умирала. Прошедшее десятилетие вошло в историю России под мрачно-презрительным определением “Бироновщина”. Императрица умирала бездетной. И не потому, что взошедшая на престол тридцатисемилетняя Анна не могла найти себе мужа, а потому, что рядом находился “курляндский дворянчик” Эрнест Бирон. Трудно сказать, чем привлек молодую вдову, скучавшую в Митаве этот незаметный служитель конюшни, но взаимная привязанность этих людей прошла через всю их жизнь. Разумеется, Анна не могла офциально сделать Бирона своим мужем и императором России — такого издевательства не вытерпело бы даже ее ближайшее окружение, но отдать фактическую власть в руки своего обер-камергера, возведенного в звание владетельного герцога Курляндского, она смогла. Жестокий и надменный фаворит, так и не выучившийся толком говорить по-русски, использовал свое положение, как истинный временщик. Вполне естественным и однозначным было чувство, которое он вызывал у всех порядочных русских людей — ненависть. Это понимала и Анна, которой предстояло назвать своего преемника. В какой-то степени она озаботилась этим заранее.
На имея еще определенных планов, она пригласила в Петербург свою племянницу Анну Леопольдовну — дочь герцога Мекленбург-Шверинского и своей родной сестры Екатерины Иоанновны. Конечно, по мнению придворной немецкой компании, мужа для нее среди русской аристократии найтись не могло. На пробу выписали в Россию принца Антона Браунвшейгского, в то время маленького, худенького девятнадцатилетнего юношу. Со свадьбой пришлось несколько подождать — невеста родилась в 1718 году и еще не достигла подходящего возраста. Принца произвели в чин подполковника кирасирского полка и отправили в армию к Миниху воевать с турками. Наконец, в 1739 году бракосочетание молодых людей состоялось и через положенный срок у них родился сын — Иоанн VI Антонович, которого, удовлетворенная выполненным долгом Анна, назначила своим наследником. Опекунами до совершеннолетия наследника должны были стать его родители. Но Антон не отличался умом, а Анна Леопольдовна была еще по-детски ветренна и беспечна". Оставался верный Бирон, но Анна справедливо опасалась за его судьбу, зная общее настроение. Все же в последний момент, всего за день до смерти, рвавшемуся к власти Бирону удалось уговорить ее подписать указ, назначавший его регентом до достижения Иоанном VI требуемых по закону восемнадцати лет.
Оглашение последнего указа Анны Иоанновны вызвало бурное негодование. Глухо волновалась гвардия. Офицеры даже иноземного происхождения в большинстве недолюбливали регента, а что уже говорить о русских. Бирон знал о растущем недовольсве, об отказах принимать присягу, о возникающих заговорах. Ему докладывала Тайная канцелярия, предупреждали братья — старший Карл был московским генерал-губернатором, младший Густав командовал Измайловским полком. Однако, привыкший к всеобщему повиновению, Бирон не слишком прислушивался к предупреждениям, надеясь на работу своей отлаженой карательной машины — Тайной канцелярии.
Неожиданно в игру против регента вступил Миних. Сурового фельдмаршала вдруг обуяло честолюбие. Помогая Бирону добиться регентства, он рассчитывал получить в благодарность высший военный чин генералиссимуса. За 20 лет, проведенных им на русской службе, граф Бурхард-Кристоф не раз успешно водил войска во многих сражениях, был смел, энегричен и упрям. Ему обязана Россия появлением тяжелой кавалерии — кирасир, не редко своим мощным ударом решавших судьбу сражений в будущем. Столь желаемое им звание вполне могло стать наградой старому воину, тем более, что никаких новых преимуществ он при этом не получал. Похоже, что Бирон боялся Миниха просто физически и не только ничем не наградил своего помощника, но стал энергично оттеснять его от дел вообще.
Фельдмаршал быстро сориентировался в складывающийся обстановке и предложил свои услуги Анне Леорольдовне. Брауншвейгская чета тоже чувствовала себя оскорбленной регентством Бирона и Миних получает полную свободу действий.
В ночь на 9 ноября 1740 года фельдмаршал в сопровождении своего адъютанта Манштейна и отряда преображенцев приезжает в Летний дворец — резиденцию Бирона. Охрану дворца несет караул из преображенцев. Настроение гвардии угадано заговорщиками точно. Посланный к караульным офицерам на переговоры Манштейн не только получает разрешение ввести отряд во дворец, но и предложение помочь в этом святом деле. Преображенцы врываются в спальню регента и через несколько минут его, избитого и завернутого в шинель, увозят в тюрьму.
В манифесте, появившемся по этому случаю, было написано: “...хотя по предписанию императрицы Анны регентом был назначен герцог Курляндский, но ему велено было свое регентство вести по государственным правам, конституциям и прежним преданьям и уставам, и особливо велено, не токмо о дражайшем здравии и воспитании нашем попечение иметь, но и к родителям нашим и ко всей императорской фамилии почтение оказывать. Но вместо должного того исполнения, он дерзнул не токмо многие противные гоударственным правам, поступки чинить, но и к любезнейшим нашим родителям великое непочтение и презрение публично показывать... и потому... нашли оного герцога от регентства отрешить... и оное правительство поручить нашей государыне-матери”. Как видим, записан этот манифест от имени Ивана VI и чуть не главной виною Бирона указывается его “непочтение к родителям нашим”. Состоявшийся вскоре суд квалифицировал его деяния более сурово: “Насильственный захват обманом регентства, малослыханный жестокости, водворение немцев” и прочее и прочее. К сожалению, Анна Леопольдовна заменила приговор суда (казнь четвертованием) ссылкой в городок Пелым. Любопытно, что в ссылку Бирона конвоировали офицеры созданного им Измайловского полка.
Все эти бурные события отвлекли внимание наше от Елизаветы Петровны — младшей дочери Петра I. Скромная жизнь цесаревны уже давно заполнялась только нехитрыми развлечениями, доступными ее крошечному двору: прогулки, редкие выезды в Зимний дворец и беседы с гвардейцами. Частую гостью в их казармах хорошо знали и любили. Простая в общении Елизавета крестила солдатских детей (этот обычай ввела Екатерина I), угощала их родителей, дарила в прадники подарки.
Недолгая радость при свержении Бирона сменилась разочарованием — все осталось по-прежнему. И тогда уже многие вспомнили несправедливо обойденную дочь Петра. Елизавета и само понимала, что наступает ее время, но очень трудно было решиться молодой женщине (ей шел 32-й года) самой сделать отчаянный шаг. В значительной степени ее подтолкнули к действиям обстоятельства. Резко усилился надзор за ее поведением со стороны двора, проявлял все большую настойчивость новый посол Франции маркиз Шетарди, надеявшийся заменить немецкое влияние в России французским и, самое главное, под предлогом необходимости участия в боевых действиях (вновь шла война со Швецией) гвардии было приказано готовиться к походу.
В ночь на 25 ноября 1741 года к цесаревне пришла делегация гренадер-преображенцев. Солдаты объявили, что будут вынуждены совершить переворот самостоятельно. Медлить было нельзя и цесаревна едет в казармы. Восторженно встретили ее Преображенцы и вскоре отряд из 300 вооруженных гренадер собрался. Группы солдат отправились для захвата Миниха, Головкина, Остермана, Левенвольда — всех, кто мог помешать задуманному. Сама Елизавета повела основной отряд в Зимний дворец. На этот раз дворец охраняли семеновцы. Как и год назад охрана присоединилась к восставшим. Переворот совершился быстро и бескровно.
Ранним утром полки, сановники, сенаторы, генералитет прибыли во дворец к новой императрице. “Елизавета возложила на себя орден св. Андрея, объявила себя полковником трех гвардейских полков, конной гвардии и кирасирского полка и приняла поздравления от государственных чинов. Войска и народ, которым она показалась с балкона, выразили такую радость, что лица, жившие в Петербурге лет с тридцать, признают, что подобного не видали ни при каком другом случае”.
Стремительное и успешное проведение переворота ввело в заблуждение некоторых иностранных наблюдателей, сообщивших: “при помощи нескольких гренадер, большого количества водки и нескольких мешков золота в России можно сделать все, что угодно”.
Однако, практически использовать такое простое средство для управления Россией почему-то никому не удалось. Елизавета же добилась успеха возглавив общенациональный протест и связав его с борьбой за восстановление своих законных прав.
Положение императрицы требовало создания вновь отряда телохранителей. Она не могла пойти по пути своих предшественников и сформировать его как было принято, из представителей известных дворянских фамилий. Сказывалась обида за пренебрежение ею в течении стольких лет. Кроме того, некоторые из бывших кавалергардов сумели сделать себе карьеру при Анне. К их числу, например, относился князь Никита Трубецкой — совершенно беспринципный и не чистый на руку человек. Он сумел войти в число членов суда, разбиравшего вину приближенных Анны: Остермана, Миниха, Головкина и прочих. Князь словно забыл, что сам был причастен к составлению завещания Анны Иоанновны, активно помогал в неправедных делах Бирону. Даже обычно спокойный Миних не выдержал его “бесстыдства” и поставил себе в вину, что “во время турецкой войны не повесил Трубецкого за злоупотребления по комиссариату”. Понятно, что такие люди симпатии у Елизаветы не вызывали. Мягкая характером императрица даже не стала преследовать их за все свои прошлые невзгоды. Более того, и “герои последних царствований” тоже легко отделались. Все смертные приговоры, вынесенные судом (в том числе Остерману и Миниху), она заменила ссылкой. “Брауншвейгское семейство” сначала вообще было отпущено на родину, но по пути его все же задержали и тоже переправили на поселение почему-то на родину Ломоносова под Архангельск в Холмогоры.
С другой стороны от императрицы очень настойчиво требовали себе наград непосредственные участники переворота. И Елизавета решила именно из них сформировать свою личную гвардию. Указ от З декабря 1741 года гласил: “Понеже вовремя вступления Нашего на Всероссийский родительский Наш престол полки нашей Лейб-гвардии, а особливо гренадерская рота... гренадерскую роту.... жалуем: определяем ей имя Лейб-Компания, в которой капитанское место Мы соизволяем сами содержать и оною командовать...”. Этим же указом возводились в дворянское достоинство все лейб-компанцы, доныне его не имевшие. Бытующее мнение, что этот дворцовый переворот как и все другие, совершили одни дворяне, не верно. Анализ социального положения этих людей показывает, что из них потомственных дворян было всего 33%, бывших крестьян, казаков, солдатских детей и посадских —41%, остальное приходится на долю купеческого и духовного сословий. Был даже один швед из города Вазы — Иван Грейц. В 1714 году он попал в плен, прижился в России и поступил на русскую службу “по желанию своему в Преображенский полк солдатом”. Более того, большая часть действующих лиц была неграмотна. Если грамотными можно считать и тех, кто мог только подписать свою фамилию, то и тогда таких наберется только треть. Конечно, они не были похожи на гордых дворян. которые шли свергать Павла Первого, на утонченных аристократов, вышедших на Сенатскую площадь, но они сделали свое дело. Оказывается, и дворцовые перевороты бывают разными. Эти люди восстановили справедливость и этих людей приблизила к себе императрица.
Всем новоявленным дворянам были пожалованы гербы и произведены соответствующие записи в книги дворянских родов. Материальное положение лейб-компанцев поправили за счет раздачи имений (главным образом в Малороссии), принадлежавших ранее царедворцам прошлых “неправедных” лет.
Всего в штат Лейб-компании вошло 364 человека. Как и было принято раньше, ее чины котировались намного выше армейских. Капитан-поручиками стали в ранге полного генерала армии —А. Разумовский и М. Воронцов, подпоручиками (генерал-майорами) — А. Шувалов и П. Шувалов. Все офицеры были давними друзьями Елизаветы, помогали ей в трудные времена и всех их ждало большое будущее.
Разумеется, новая часть должна была иметь и новую форму. Императрица не стала слишком мудрствовать. За основу приняли обмундирование гренадерских рот гвардейских полков, добавили декоративных элементов и золотых галунов. В таком виде появилась Лейб-компания на Крещенском параде в Петербурге 6 января 1742 года.
Пора было подумать и о короновании новой императрицы. Провести церемонию решили уже весной. Для участия в ней по традиции требовались кавалергарды и 68 чинов Лейб-компании перевели в это качество. Для нижних чинов не стали “строить” особых мундиров, а ограничились дополнительным пошивом малиновых супервестов с золотыми галунами и серебряными звездами с орлами черного шелка. Офицерам же все предметы (кафтан, камзол, штаны, супервест) сделали из малинового бархата с золотыми галунами.
Неудачей закончилась попытка обеспечить кавалергардов лошадьми. В этот период русская кавалерия вообще переживала трудные времена. Заметно ухудшился конский состав частей, их боевая подготовка. Пожалуй, лучшими с парадной точки зрения, лошадьми были укомплектованы кирасирские полки и полк Конной гвардии, тоже относившийся к этому виду кавалерии. Как мы уже отмечали, своим появлением кирасиры в русской армии были обязаны фельдмаршалу Миниху. По существу он просто скопировал давно уже существовавшие в европейских армиях полки тяжелых латников. Но для мощных всадников требовались и не менее мощные лошади, а их в России тогда не было. Пришлось закупать (главным образом в Германии) подходящий материал и налаживать его воспроизводство у себя. Дело очень дорогое, хлопотное и долгое. Поэтому посланный на конезаводы человек сумел вместо 400 требуемых лошадей привести только 20. В результате кавалергардам в тех случаях, когда они должны было появиться в конном строю, приходилось заимствовать лошадей у конногвардейцев.
28 февраля 1742 года состоялся торжественый въезд императрицы в Москву. Перед каретой ехали 40 кавалергардов под командой Александра Шувалова, дверцы кареты охраняли князь Куракин и М.
Воронцов, позади еще 40 кавалергардов с
Петром Шуваловым. По дороге процессии пришлось несколько раз останавливаться, принимая поздравления горожан. Студенты славяногреческой академии в белых одеждах, венцах и с лавровыми ветвями исполняли стихи, купечество подносило дары. Вечером состоялся бал.
Само коронование произошло 25 апреля. Горожане были оповещены об этом событии за три дня впервые изготовленными для этого печатыми листовками. Торжественная церемония в Кремле происходила по той же привычной схеме. Отметим лишь то, что Елизавета Петровна была первой, увенчавшей короной сама себя, тем самым подчеркнув идею самодержавия. Участвующих в церемонии и просто зрителей было великое множество и на площади у Грановитой палаты пришлось выставить уже четырех жареных быков, начиненных птицей. Как и раньше, били фонтаны белого и красного вина.
Впервые в Грановитой палате для всеобщего обозрения были выставлены драгоценные императорские регалии, троны, балдахин, жезлы и прочие, употребляемые при коронации предметы. В течение 12 дней с 7 до 12 и с 13 до 20 часов не кончался поток людей, спешащих воспользоваться случаем увидеть вблизи уникальные произведения искусства. Все остальное время эти вещи хранились в Мастерской палате (так тогда называлась Оружейная палата Кремля) и эту выставку, наверное, можно считать первой передвижной экспозицией старого музея.
Охрану вещей несли кавалергарды, поскольку витрин тогда еще не было, весьма любопытно в инструкции часовым отражено традиционное музейное требование “руками не трогать”: “и как оные (зрители) приходить будут, то означенные регалии имеют они смотреть со стороны входа и к ним подходить, так чтобы те регалии видеть могли... оных тех регалий для смотрения брать отнюдь допускать не должно, а ежели из чужестранных министров и из российских знатных людей похотят те регалии видовать в близости, то оных к тому допускать, а в руки тех регалий брать оным потому же не надлежит”.
Коронационные торжества в Москве были отмечены обилием балов, маскарадов, фейерверков. Похоже, что молодая императрица хотела вознаградить себя безудержным весельем за все годы вынужденной скуки и тишины. Между тем она не забыла о традиционном манифесте — своеобразной амнистии по поводу праздника. По нему складывались казенные недоимки с 1719 по 1730 годы, объявлялось помилование некоторым категориям заключенных, вводились различные льготы и, самое главное, впервые в России официально отменялась смертная казнь. Видимо, в какой-то степени это решение было вынужденно рядом происшедших расправ с иноземцами после воцарения Елизаветы. Накопившаяся ненависть к ним привела к появлению (по словам Манштейна, бывшего адъютанта Миниха) Прошения на имя императрицы, в котором требовалось, “чтобы все иноземцы, находившиеся в русской службе, были убиты, или, по крайней мере, высланы”. Разумеется, такое предложение не могло быть принято.
Надо сказать, что вообще мягкость поступков Елизаветы кажется удивительной. Наверное, большинство людей, оказавшись, как она, на протяжении 16 лет гонимыми и притесняемыми, постаралось бы свести счеты с врагами при первой возможности и с жестокостью своего века. Ничего подобного за все время правления этой императрицы мы не увидим.
Только беспримерной терпимостью может объяснятся столь долгое, в течение почти 20 лет, существование Лейб-компании и кавалергардии (что, практически, было одно и то же) с установившемся в них отношением к дисциплине. Ее определял, конечно, состав ее чинов. Наиболее характерными чертами их поведения были умопомрачительное пьянство и склонность к дебошам. Разумеется, мы должны принять во внимание, что прошло 30-40 лет с тех пор, как Петр начал вытаскивать сонную боярскую Россию на
свет европейской цивилизации. Если в науке и технике (а именно на них царь был вынужден обращать основное внимание) страна совершила мощный прорыв, используя природный потенциал своих жителей, то становление культуры требовало значительно большего времени. В этой области происходил процесс своебразной “перестройки” — традиционная древнерусская культура отошла на второй план, а современные европеизированные течения еще не привились. Царствование Елизаветы Петровны в середине XVIII века пришлось как раз на переломное в этом отношение время.
Еще вчерашние солдаты, привыкшие к грубости и нетрезвой казарменной жизни, вдруг оказались дворянами, произведенными в офицеры (если считать по приравненным к ним армейским чинам) и принятыми на службу в самую привилегированную придворную часть. Такая метаморфоза большинству из них оказалась не по плечу. Документы того времени изобилуют материалами об их похождениях. Например, “10 октября 1743 года гренадер Кирила Вдовин в кабаке рубил тесаком крестьянина Лыткова”, “гренадер Ларионов, находясь во внутреннем карауле, самовольно с него ушел и только поздно ночью таки явился, но уже весьма пьян, причем ругал дежурного капрала шельмой и канальей”, “28 сентября 1746 года гренадеры явились ослушны и, едучи в пути, неоднократно отлучались без позволения и находились в великом шумстве, и утратили с себя данных им ружейных и аммуничных вещей: государев пистолет, штык, тесак, подсумок, шапку гренадерскую, ружье со штыком и ямскую лошадь, с седлом”.
Наказания за все эти проступки следовали на удивление мягкие. Только незначительное число неисправимых гуляк было отправлено в армейские полки, остальные отделывались арестом, штрафом, иногда “битьем палки”, а часто — просто устным выговором.
Заставить кавалергардов ответственно относиться к своим обязанностям можно было, либо, используя крайне жестокие меры наказания, либо, поручив их воспитание талантливым в этом отношении офицерам. На жестокость Елизавета пойти никак не могла, все-таки эти бывшие гренадеры сослужили ей “знаменитую службу”, правда, первоначальный состав Лейб-компании постепенно разбавлялся вновь принимаемыми людьми. Старослужащие уходили в отставку, часть чинов попросила о переводе в армию. Их места занимали гвардейцы, но уже только из дворян. Появляется и требование к росту кавалергардов — не ниже 2 аршин с 12 вершками (около 170 см).
С офицерами дело обстояло хуже. Принц Людвиг Гессенгомбургский редко занимался своими прямыми обязанностями, деля время между балами, застольями и любовницами. Братья Шуваловы и А. Разумовский были ближайшими помощниками Елизаветы и часто тоже не успевали контролировать своих подчиненных. Несколько других офицеров погоды не делали.
Граф Петр Иванович Шувалов совмещал несколько значительных государственных должностей, в том числе был генерал-фельд-цейхмейстером, т. е. отвечал за артиллерийское ведомство. Русская артиллерия, которую он принял в “сожалительном состоянии”, обязана ему появлением отличных орудий, известных, как “шуваловские единороги”. Название это пришло от фрагмента герба князя — зверя-единорога, украшавшего стволы гаубиц. Эта и другие артсистемы, конечно, не были сконструированы им лично, но Петр Иванович создал условия для деятельности военных иженеров, для быстрого внедрения их разработок в практику. В Семилетней войне 1765-1762 годов русская артиллерия прекрасно использовала свои новые технические возможности. На успехи отечественного оружия отозвался Ломоносов:
“Нам слава, страх врагам,
в полках твоих огни;
Как прежде, так и впредь:
коли, рази. гони.
С Елизаветой Бог
и храбрость генералов,
Российска грудь.
твои орудия, Шувалов.”
Старший брат Петра Александр достиг чина генерал-фельдмаршала и многие годы руководил работой Тайной канцелярии.
Их двоюродный брат Иван (покровитель Ломоносова и создатель Московского университета) был еще и фаворитом императрицы. Значительную помощь семейству Шуваловых оказывала жена Петра Мавра Егоровна — любимая фрейлина Елизаветы, которая очень внимательно смотрела, “чтобы императрица не приблизила к себе человека; чуждого Шуваловым и могущего пошатнуть их значение”. Это команда лихо убирала конкурентов, например, обозначившемуся новому фавориту (тоже из кавалергардов) Н. Бекетову Петр Шувалов предложил мазь, якобы сохраняющую свежесть кожи, от пользования которой у доверчивого юноши лицо покрылось сыпью. Заботящаяся о здоровье своей коронованной подруги фрейлина тотчас потребовала удаления Бекетова, “как человека зазорного поведения”.
Единственным человеком, с которым ничего не смогли сделать Шуваловы, был Алексей Разумовский. Сын украинского казака сделал невероятную карьеру в духе петровских времен. Случай свел в Петербурге обладавшего прекрасным голосом Алексея с цесаревной. Очарованная его пением, Елизавета полюбила красивого и молодого (они были одногодки) казака. С тех пор Разумовский пользовался неизменным расположением Елизаветы в течение всей ее жизни. После переворота 25 ноября он жалуется в поручики Лейб-компании, получает многочисленные имения, в 1744 году становится графом Римской империи, через несколько лет — фельдмаршалом. Интересно, что близостью своей к императрице он никогда не злоупотреблял и не вмешивался в то, что было ему малопонятно. Как правило, интересы Разумовского ограничивались делами Малороссии и религией. С его помощью было восстановлено на Украине гетманство, ликвидированное Петром Первым, в Петербурге широко представительствует украинская культура. Как музыкально одаренный человек, граф оценил и прекрасную итальянскую оперу и сделал непременным ее участие в придворных праздниках.
Елизавета воспринимала Разумовского не просто, как временного фаворита. Уже будучи императрицей, в 1742 году она вступает с ним в брак. Событие это, разумеется, не разглашается — слишком не ровня жених царице. Жениться на простолюдинке, короновать ее и ни чем при этом не рисковать мог позволить себе только такой титан, как Петр Великий. Как это не парадоксально но точное количество детей Елизаветы не установлено. Долгое время считали, что их было двое — по одному от Разумовского (сын) и Ивана Шувалова (дочь). Современные историки отрицают факт рождения сына от этого брака. Во всяком случае таинственность, которой была окутана эта сторона жизни императрицы, привела, как всегда в таких случаях, к появлению серии самозванцев и расхлебывать последствия пришлось уже Екатерине II.
Выходя замуж за Разумовского, Елизавета Петровна понимала, что этим лишает себя возможности оставить российский престол своему ребенку, если он появится. Поэтому в том же 1742 году она называет своим преемником племянника — голштинского герцога Петра-Ульриха. Он был сыном сестры Елизавета Анны, давно уехавшей к мужу в Киль и скончавшейся там еще в 1728 году после родов. Русская императрица берегла память о любимой сестре и решила облагодетельствовать ее сына. Так голштинец попал в Россию и вошел в ее историю под именем Петра III Федоровича. Невесту ему по дурной, но уже устанавливающейся традиции, выбрали тоже немецкого происхождения — Софию-Августу-Фредерику Ангальт-Цербстскую, в провославии Екатерину Алексеевну. Бракосочетание пары состоялось 21 августа 1745 года в Петербурге. С этого момента забот у кавалергардов прибавилось, поскольку молодой двор поступает под их охрану.
Несмотря на все трудности дисциплинарного характера, Лейб-компания с кавалергардами справляются со службой при дворах, сопровождают императрицу во время ее путешествия на Украину (по приглашению А. Разумовского) и поездок в Москву. Неизменно Елизавета благоволила отряду своих личных гвардейцев. Мы уже отмечали невысокую требовательность к ним по службе. И в то же время они пользовались многими почетными правами при дворе. На придворные праздники, спектакли, маскарады унтер-офицеры приглашались в качестве гостей наравне с офицерами гвардии. Иногда приглашения получали и рядовые. Вместе с мужьями право присутствия получали и их семьи. Как и прежде, зачастую императрица баловала их подарками к разным случаям.
Особо каждый год отмечался праздник, получивший название “счастливого события” — 25 ноября, день возведения Елизаветы на Царствование. К нему заготавливали приказы об очередных производствах, награждениях, прощении проштрафившихся. В день праздника Елизавета в мундире офицера Лейб-компании “яко той роты капитан” (но с 1754 года все же в “дамской униформе”) в окружении своих офицеров принимала поздравления. Затем начинался обед, в котором принимал участие весь наличный состав роты. Традиционно провозглашались три тоста: в честь императрицы, офицеров и чинов Лейб-компании и наследника. “При всяком здоровье имелась стрельба из пушек, и играли на трубах и били в литавры”.
Украшения стола и подаваемые кушанья сейчас нам даже вообразить трудно. Например, по сохранившимся описаниям, в 1749 году был великолепный десерт, который “оказывал (показывал) высокое восшествие на Всеросийский престол со многими эмблемами. На супротивном столе десерт представлял Марсово поле с Марсом и с различными приличными тому торжеству украшениями, и все столы убраны во все протяжение разными фигурами”. Вся компания ела, пила веселилась на славу.
В 1761 году “счастливое событие” не праздновали — Елизавета тяжело заболела и 25 декабря в четвертом часу пополудни отошла. Кавалергарды все траурные дни несли последнюю службу при своей императрице. Закончилась она через два месяца 26 февраля. Вместе с ней закончился и единственный период небывалой, бесшабашной вольницы кавалергардов и Лейб-компании.
А.И. Таланов
Из книги: А.И. Таланов "Кавалегарды"