Батюшка, дорогой мой братец, Никита Иванович!
хотя точно и не сказано, что я из сей баталии совсем здрав вышел, но дано знать, что у нас из генералитета только убит генерал-поручик Демику, а ранен бригадир Ельчанинов. Почему ласкаю себя, что рассудительное ваше великодушие вас ото всякого о мне сумнения тем освободило. И так, удостоверя сим вас, мой любезной друг, о том, что я ничем невредим из сей баталии вышел, начинаю вас уведомлять о происшествии ея.
После того, как смело предприемлемой неприятель, в Польшу вступя, приближался к Познани, желая на стороне реки Варты от Вислы сюрпренировать наш малый деташемент, прикрывающий тяжелые обозы, когда нашел всю нашу армию успевшую на той стороне реки предстать ему в ордер-де-баталии, отступил и, опять отдаляся двумя маршами, через оную реку на Померанскую сторону переправился: то наш командующий генералитет положил со всею армиею на него идтить и искать к баталии принудить или, отдаля от способности покушаться ему пресекать нашу с своими снабжениями коммуникацию, потом начать производить повеленные нам операции. К которому концу армия наша и пошла на него прямо, оставя для прикрытая Познани из числа своего знатной деташемент. Через первый марш мы нашли его стоящего в лагере между болот и озер, для чего армия наша в виду оного свой лагерь взяла, имея намерение, настояще рекогносировав место, потом потребные меры для поиску над ним предприять. В туже ночь приказано было господину генерал-майору графу Тотлебену с легкими войсками на неприятельские Форпосты и, буде возможно, то и на передовой лагерь, напасть, который с таким успехом оное произвел, что многих его гусар побил и несколько в плен с одним офицером взял, и неприятель со всею своею apмиею в туже ночь, не дождавшись света, назад пошел.
Наша армия последовала за ним и одним маршем, когда наш авангард стал только приближаться к неприятельским отводным перед его лагерем караулам, то оные тотчас с самыми малейшими между гусаров только перестрелками назад к армии своей отступили; а она в тот момент, устроившись в ордер-де-баталию, но не дождавшися приближения нашей армии, пошла назад и, взяв несколько в левую руку, заняла весьма великие вышины, которые она заблаговременно земляной работою укрепила, где и остановилася. От нашей армии тогда несколько легких войск командировано было на неприятеля сзади нападать, и они довольно с знатным успехом оное над их гусарами производили. Армия же наша между тем пред теми вышинами в лагерь стала и, приближа к оным некоторые батареи, с прикрытием малого деташемента, неприятельскую армию бомбардировать стала и с видимым в ней уроном принудила ее на тех горах назад отдаться, где оная и лагерем расположилась, учредя на всех потребных местах и вышинах большие батареи и пикеты. Как те горы весьма неприступны и доступ к ним между озер гораздо болотен, то армия наша предприяла, обходя их правою рукою, неприятельской лагерь обратить и с удобнейшего места атаковать, или принудить его с того места сойтить и в баталию вступить пресечением коммуникации с Дризеном и Ландсбергом, откудова он тогда свое снабжение получал.
Наша армия с полуночи марш свой предприняла для предупреждения не допустить выиграть неприятелю тех вышин, которые Польское местечко Мев окружают. Неприятель же как бы то предузнал и, как только обмеркло, то по способности случившегося тумана весьма тихо к тем же вышинам маршировать стал; но случившиеся болота его марш влево отдалили, а притом и командированные от нас легкие войска с подкреплением конных гренадер, нападая на арьергард, его в походе столько задержали, что мы оные вышины все выиграли. Неприятель, будучи закрыт от нас лесом, нечаянно столько к нам приближился, что подал было желаемой случай себя атаковать, и мы совсем к тому стали приуготовляться; случившееся же по несчастии между его и нашим фронтом болото требовало переправы, для чего принуждено было остановиться и оную делать начать, a cиe было уже после половины дня, и потому атаки прежде другого дня утра предпринять было нельзя. Неприятель же знатно cиe свое приключение предвидел, то с первою темнотою ночи во всякой тихости с того места пошел и взял уже свой марш с поспешностью к Померанским границам.
Наш командующий генералитет потому не рассудил допустить армии своей отведенной быть за уклоняющимся от баталии неприятелем от предприемлемых ею операций, и для того взяли свой марш к намеренным местам.
Во все сии с неприятелем маневры ни одного дня не прохо дило, чтобы не было кровопролитнейших между легких войск шармюцелей и чтоб мы с ним в лагере или на походе артилериею не перестреливались; а во всем том, как бы нынешняя победа нам предвозвещалась, всегда авантажи на нашей стороне по справедливости оставалися, и мы урону своего почти не чувствовали, как, насупротив того, неприятельский побитыми, пленными и дезертирами всегда весьма знатен был.
Такое отдаление от нас неприятеля недолго было; но он, увидя безотменное наше стремление к произведению операций наших, как мы только в Шлезию вступили, то и он 9-го нынешнего месяца со всею армиею в виду наших Форпостов пришел и стал между рекою Одером и местечком Цилихау в крепком лагере.
Наш генералитет 10-е и 11-е число упражнялся прилежно рекогносцировать место для учинения диспозиции к атаке Неприятеля; и, уважа трудности лесистого и авантажного неприятелю места, предприняли оной лагерь с правой стороны обратить, дорогу от него к Кросену пресечь и тем к баталии принудить. А для того 11-го числа ночью, оставя свой лагерь на месте с людьми и артилериею, армия наша туда пошла.
Наконец, 12-го поутру, увидя нас в правой руке приближающихся к себе и к Кросенской дороге, тотчас поднявшися, сам левою стороною противу нас к той же дороги пошел; а между тем чрез дезертира получили мы сведать, что накануне того дни прибыл для главной над неприятельскою армиею команды генерал-поручик Вейдель и привел с собою ранфору 8 или 10.000 человек пехоты и конницы, и что их армия до 60.000 человек состоит; а что прежний их командир генерал г. Дона от команды отозван.
Таким образом (по неприбытии еще к нам оставляемого при Познани знатного нашего деташемента и потому что принуждено еще было оставить 8 батальонов к прикрытию наших обозов и оставленного нашего лагеря) мы хотя и видели себя противу неприятеля малочисленнее, но командующий наш генералитет остался в той твердости, чтоб неприятелю дороги к Кросену по сей стороне Одера без баталии не дать и его в том предупредить, в чем мы и предуспели. А он, 12-го числа пополудни в два часа, при деревне Пальциге приближался к той дороге и, увидя нами оную занятую, а нас строющихся к атакованию себя, то, держась только правила своего, дабы самому атаковать, в начале третьего часа пополудни атаковать нас наижесточайшим образом начал.
Правда, мой любезной друг, что атаки его были самые сме лые, наступление наипорядочное и производил их одну после другой пять, не взирая на то, что храбростью и преудивительнейшим постоянством, терпением и послушанием наших войск он всегда с великим уроном и расстройкою отбит был и ни один раз не мог ни единого полка вступивших с начала в нашу первую линию в расстройку привести или ко одному шагу отступления принудить, так что одни те полки без всякой перемены и решили все дело и неприятеля от последней атаки совсем отступить принудили уже в сумерки; того же времени от 2-х часов по полудни всегда беспрерывный огонь из артиллерии и мелкого ружья продолжался.
Я знаю, мой друг, сколько вас по любви к отечеству может обрадовать известие о добродетелях народа его, то, не распространяясь много, по сущей истине скажу, что во всей баталии, не взирая ни на какие яростные неприятельские стремления как пехотою, и паче превосходящею своею кавалериею, все войско наше так порядочно и послушливо поступало как того только самые искуснейшие люди в самом лучшем учебном строю требовать от всякой армии могут. Мужества-же и великодушия столько показано, что в которые пехотные полки кавалерия неприятельская врывалась, то не только их не рассыпала, но те в которых уже въехали, штыками людей и лошадей поражали; а до которых еще не доехали, те, делая собою в которую сторону потребно было обороты, по въехавшим стреляли, и всеконечно весьма редкий или ни один неприятельский рейтар, въехавший в нашу пехоту, из неё не выехал, но тут свою жизнь положил. Не меньше же того не только наши кирасиры и драгуны, где только случай допускал, съехавшись с лучшею неприятельской кавалерией, не думая никогда о пистолетах, но прямо с палашами в них выезжая, к отступлению принуждали. Когда-же apмия наша через неприятельские тела и раненых перешла, то никто наши никому из них никакого огорчения не делал и ничего с трупов не снимали и пленным никакого неудовольствия не показывали, но к особливому удивлению сами мы видели, что многие наши легко раненые неприятельских тяжелораненых на себе из опасности выносили, и солдаты наши своим хлебом и водою, в коей сами великую нужду тогда имели, их снабжали, так как бы они единодушно положили помрачить злословящих войско наше в нерегулярстве и безчеловечии.
Как последняя неприятельская атака отбита была уже в су мерки, то наступающая темнота и лесное место не дозволили армии нашей неприятеля в тот день дальше преследовать, как только перейти через трупы; а потому неприятель имел время как побитых своих сначала, так легко раненых и пушки свои с собою увезти. Но со всем тем оставил нам, сколько мне еще теперь известно, пушек 15, знамен и штандартов 7, барабанов великое число. В плен взято кирасирский полковник один, обер-офицеров 14, унтер-офицеров и рядовых 590, дезертиров к нам пришло 1406, тел неприятельских нами по сегодняшний день похоронено 3965; да к тому изволите присовокупить, сколько ему надобно сверх того иметь у себя раненых и дезертировавших в другие места! С нашей же стороны побито всех чинов 893, в том числе храбрый и от вас рекомендованный генерал-поручик Демику; а раненых, думаю, что больше 3.000 человек.
Итак, мой любезной друг, оканчиваю сие, заочно вас обнимая, и наиусерднейше поздравляю с такою победою оружия нашей всемилостивейшей Государыни, которая всеконечно по справедливости заслуживает и от недоброжелателей нам прямую честь и славу народу нашему и из которой жив и невредим, будучи во всем том участником, возвратился тот, кто вам по смерть непоколебимо
“истинной друг и слуга Петр Панин.
P.S. Мы уже Кросен войсками заняли и бывшее неприятельское в нем прикрытие выступить из него принудили”
Из маршу, с места баталии, от 16-го июля 1759 году.
Заметка по поводу писем генерал-поручика Петра Ивановича Панина к его брату Никите Ивановичу.
... В письме от 15-го июля 1759 г. генерал П. И. Панин в сжатом виде излагает дорогие факты для очерка операций, предшествовавших сражению под Пальцигом (Каем), и дает важные подробности боя 12/23 июля того же года. Это последнее особенно важно потому, что вообще сражение под Пальцигом мы до сих пор могли бы изучить только по официальной реляции и журналу, не имея ни одной из заметок очевидца.
Не касаясь специальных особенностей операций и хода самого боя 12-го июля 1759 г., раскрытых этим письмом, мы не можем не остановиться на двух выдающихся обстоятельствах, засвидетельствованных П. И. Паниным.
Замечательный отзыв генерала, вполне знакомого с делом своему брату о человеческом обращении наших солдат с побежденным им неприятелем, — факт особой важности. До последнего времени непоколебимо твердо установилось мнение о варварстве Русских во время войны с Фридрихом II. Большинство, при всяком удобном и неудобном случай, бросало на Русскую армию времен Елисаветы самую неблаговидную тень, указывая на отсутствие начальных основ дисциплины и на „чудовищную" отсталость Русского военного дела. Русские войска представлялись чем-то в роде "допотопного чудовища", „толпою, одержимою Азиатскою необузданностью", и таковые отзывы мы встречаем даже у самых уважаемых военно-исторических писателей.
Подобная молва до такой степени перевесила несомненно славные дела Русской армии в Семилетнюю войну, что наши победы над великим полководцем Пруссии оставались как бы незамеченными. Грос-Эгердорф, Цорндорф, Пальциг, Кунерсдорф, Берлин и Кольберг забывались Русскою военною историей, признавались историками победами, одержанными „как бы невзначай"; да и вся эпоха участия Русских в Семилетнюю войну еще недавно была едва ли не пятном на страницах Русской военной истории. Только с 1872 г., по благому почину редакции “Сборника Русского Исторического Общества”, начали более серьезно и критически относиться к этому вопросу. В 1882 г. профессор академии генерального штаба, генерал Сухотин первый не согласился поверить на слово шаблонному мнению о достоинствах Русской армии времен Елисаветы, что много способствовало и нам с должным вниманием отнестись к источникам, которые послужили основанием для столь ошибочного общего заключения о прошлом Русской армии. Оказалось, что источниками для того служат свидетельства Немецких писателей и известного А.Т. Болотова, человека с узким кругозором и довольно онемечившегося.
В непродолжительном времени мы с большею подробностью возвратимся к этому вопросу и напечатаем, в целом виде, ряд самых типичных из преступлений Русских солдат в Семилетнюю войну с конфирмациями графа Фермора. Этим мы рассчитываем окончательно подтвердить: во 1-х, что преступления Русских солдат в Семилетнюю войну по своему характеру не представляют решительно ничего варварского и выдающегося; и во 2-х, что за каждое из подобных преступлений следовала страшная кара, вполне равносильная смертной казни, от которой при Елисавете было освобождено и военное сословие, даже во время войны.
Правдивый отзыв П. И. Панина в письме от 15-го июля о по ведении Русских солдат, совершенно тождественный с отзывами о том же графа П. С. Салтыкова, вполне подтверждает наши выводы и наглядно доказывает невозможность слепо верить рассказам иностранцев, без всякого внимания к документам наших архивов.
Другая важная особенность того же письма касается тактического искусства Русских войск во время Семилетней войны.
Несмотря на специальность этого вопроса, однако, „общеизвестно", что искусство в Русской армии того времени не шло далее турецкого: Русские войска „строились на манер побеждаемых ими Турок в огромный каре"; образцовой кавалерии Фридриха II мы противоставили свою отсталую в тактическом образовании конницу, отсталую до такой степени, что будто бы она на стремительные атаки Пруссаков отвечала стрельбою с коня.
В свое время мы представили документальное доказательство, что еще Петр I ввел у нас атаку конницы во фланг, которою так славилась Прусская конница Фридриха II; и тогда же разъяснили наши уставные положения 1755 г., где категорически было предписано с едиными шпагами наступать.
Но, тем не менее, и в новейших, даже первоклассных, трудах мы встречаем по прежнему повторение старого рассказа о совершенном незнании нашею конницею того времени Европейской тактики. Так, например, г. Петрушевский говорит, что наша „регулярная кавалерия полагала свою силу в огнестрельном действии".
Письмо П. И. Панина 15-го июля раз навсегда должно опровергнуть эти ошибочные выводы. Здесь один из самых деятельных участников боя категорически высказывается, что не только наши кирасиры и драгуны, где только случай допускал, съехавшись с лучшею неприятельскою кавалериею, не думая никогда о пистолетах, но прямо с палашами в них (неприятельскую конницу) выезжая, к отступлению принуждали"...
Д. Масловский.
Русский архив 1888.