Предыстория

К середине XVIII века могучая Австрия находилась в бедственном положении: долгая и неудачная война с Оттоманской империей истощила внутренние силы страны. Великий полководец, генералиссимус имперских войск принц Евгений Савойский умер, оставив армию без признанного всей Европой полководца. Армия находилась в плачевном состоянии, казна была опустошена.

Последний представитель мужской линии Габсбургов император Карл VI Габсбург (1685–1740), правивший страной с 1711 года, в 1700–1714 годах провозглашенный королем Испании и формально являвшийся верховным повелителем всей Германии, не имел наследника мужского пола. Его единственной надеждой на передачу трона и на сохранение власти династии была младшая дочь, Мария Терезия. Однако суровые правила династического престолонаследия требовали передачи власти только принцу, а отнюдь не принцессе. Отсутствие такового могло вызвать к жизни средневековую процедуру всегерманских выборов нового императора и прервать трехсотлетнее правление Габсбургов, подобно тому, как это уже случилось в 1700 году в их другой старинной вотчине — Испании.

Карлу пришлось пойти на хитрость: в 1713 году он издал на утверждение имперских законодательных органов так называемую Прагматическую санкцию, основной мыслью которой стал тезис о необходимости передачи власти своей дочери ввиду отсутствия сыновей. Зная, какое количество жадных взоров притягивает к себе имперский трон, Карл все свое далеко не блестящее царствование домогался получения согласия на этот шаг со стороны европейских держав, способных стать гарантом прав Марии Терезии после его смерти. Принц Евгений, знавший цену «гарантиям» Бурбонов и Гогенцоллернов, столь же упорно советовал своему монарху «лучше обеспечить Прагматическую санкцию войском в 180 тысяч человек, чем шаткой надеждой на обещания», однако доводы заслуженного полководца остались без внимания.

Фридрих в одном из своих писем к Вольтеру недаром сравнил Австрию с Навуходоносоровым колоссом, изваянным из драгоценных металлов, но на ногах из смеси железа с глиной. С помощью различных уступок, в том числе и территориальных, Карл получил от большинства стран Европы гарантии Прагматической санкции и искренне полагал, что благодаря последним императорский престол вопреки традиции получит женщина — Мария Терезия.

Карл VI с самого начала пошел по совершенно неверному пути. Вначале ему захотелось заручиться гарантиями всех заинтересованных династий, а затем, когда он увидел, что это невозможно, император решил «отставить», казалось бы, ненужные ему страны, как нерасторопную прислугу. В отношениях с Пруссией эта нелепая и недальновидная политика выразилась в следующих последовательных шагах.

Вначале Карл заключил союз с отцом Фридриха, королем Фридрихом Вильгельмом. Это было вызвано тем, что Пруссия в то время могла стать хорошим противовесом для упорно не желавшей признавать Прагматическую санкцию Великобритании. Однако, как только в Англии сменился очередной кабинет, который принял условия санкции, австрийцы немедленно стали искать дружбы британцев, решив использовать для этого Пруссию.

Объектом этой тайной игры стал кронпринц Фридрих, тогда еще бывший холостым. Если ранее австрийцы всячески обхаживали наследника, предлагая ему руку своей ставленницы — брауншвейгской принцессы Елизаветы Христины (племянницы австрийской императрицы), то после получения известий из Лондона они же с неменьшим рвением стали добиваться получения согласия на брак Фридриха с дочерью английского короля Георга II. Все это объяснялось очень просто — королю Великобритании очень хотелось видеть одну из своих дочерей на берлинском престоле, а «желание клиента» оказалось для Австрии законом. Циничность венских дипломатов дошла до того, что даже накануне бракосочетания Фридриха они упорно делали ему и его отцу «самые убедительные предложения» о расторжении объявленных брачных обязательств. Тем не менее все их доводы не помогли — Елизавета Христина Брауншвейг-Бевернская в 1733 году стала женой кронпринца Пруссии.

Вскоре Австрия решилась еще на один демарш. 1 февраля 1733 года умер король Польши и саксонский курфюрст Август II Сильный. Поскольку польская монархия была выборной, на повестку дня встал вопрос: кого избирать королем.

С одной стороны, серьезным претендентом был сын умершего короля — Август III, унаследовавший от него саксонское курфюршество и желавший воцариться и в Польше (Август Сильный всю жизнь положил на то, чтобы обеспечить своему преемнику еще и польскую корону; при его жизни это намерение не имело успеха, но сын сразу же после кончины Августа II объявил свои права на престол). «Саксонского» кандидата поддержали австрийцы.

Франция поддерживала иного кандидата — польского аристократа Станислава Лещинского, который, кроме всего прочего, был тестем французского короля Людовика XV. В числе козырей Лещинского числилось и то, что он в свое время уже был королем Польши: в 1704 году шведский король Карл XII, разгромив Августа Сильного и выгнав его из страны, вручил Станиславу польско-литовскую корону, которой тот и владел до поражения шведов под Полтавой в 1709 году и возвращения в Варшаву Августа II.

Русские же, в свою очередь, тоже поддерживали Августа III — сына союзника Петра Великого. В Европе немедленно возникла направленная против Бурбонов австро-русская коалиция, и обрадованная долгожданным случаем Франция поспешила объявить ей войну в надежде расширить свои владения в германских землях Габсбургов.

Началась война, получившая название войны за Польское наследство.

Речь Посполитая находилась в печальном положении: противоборствующие магнатские партии раздирали ее на части; анархия и самоуправство шляхты достигли высшей степени, и иностранные державы прямо управляли ее судьбой.

Пруссия вступила в войну на стороне России и Австрии. Пока русские наводили порядок в Польше и Литве и боролись с французскими десантами под Данцигом, Фридрих Вильгельм направил 10-тысячный корпус в помощь стоявшей на Рейне главной австрийской армии легендарного принца Евгения Савойского. Король (наконец-то получивший возможность применить свои таланты в области управления войсками на практике) сам возглавил экспедицию, с корпусом в поход отправился и Фридрих, ставший для него боевым крещением. Объединенная армия подошла к немецкой крепости Филиппсбург на Рейне, которую с самого начала кампании осаждали французы, и стала окапываться. Главная квартира принца Евгения находилась в Визентале, небольшой деревне, на пушечный выстрел удаленной от французских шанцев. Фридрих прибыл на передовую 7 июля.

Вскоре пруссакам стало ясно, что 72-летний принц Евгений полностью растерял свои былые способности и решимость. Бесцельно простояв на расстоянии пушечного выстрела от стиснутых между крепостью и союзной армией французских войск почти два месяца, принц Евгений, зарыв свои полки в шанцы, спокойно пронаблюдал процесс взятия Филиппсбурга противником и увел войска на зимние квартиры. Ушли на родину и пруссаки: взбешенный ходом боевых действий (вернее, их отсутствием) Фридрих Вильгельм уехал еще в августе, приказав сыну отвести войска на зимние квартиры. На пути в Берлин он тяжело заболел, его сын в октябре тоже вернулся из похода в самом отвратительном настроении. В кампании 1733 года австрийская армия показала себя полным ничтожеством; даже внешний вид «дурно выправленных и обученных» полков Габсбургов являл полный контраст с вышколенными прусскими войсками. Командование принца Евгения и его генералов также оказалось ниже всякой критики.

Лавров в рейнском походе Фридриху снискать не удалось, однако кое-какие приобретения он сделал. Принц Савойский разглядел во Фридрихе черту, которая зовется «военной косточкой» и всегда заставляет задуматься соседей, если заметна в человеке, которому вскоре предстоит унаследовать королевский трон. В знак своего расположения австрийский генералиссимус вполне в духе той эпохи даже подарил Фридриху четырех «рослых, мужественных» рекрутов, которых кронпринц немедленно определил в свой гвардейский полк. Вторым приобретением будущего короля стал чин генерал-майора, который в 1735 году ему пожаловал отец, с легкой руки принца Евгения проникшийся искренним уважением к своему наследнику.

«Филиппсбургское сидение» заставило кронпринца по-новому взглянуть на войну. Пребывание в имперской армии оказалось для него «школой, в которой из путаницы и беспорядка, царивших в этой армии, можно было извлечь уроки». Теперь Фридрих, по его собственным воспоминаниям, знал, «какой должна быть обувь мушкетеров, как долго солдат может ее носить и сколь долго он должен обходиться ею во время кампании, а также все мелочи, относящиеся к солдатской жизни, вплоть до стофунтовой пушки и в конечном счете вплоть до высших должностей…» Кронпринц был приглашен к каждому военному совету, он постоянно пропадал на передовой, объезжая войска и проводя рекогносцировки. Правильно поняв ход кампании, Фридрих на всю жизнь сохранил «совершенное отвращение от хвастовства и беспорядочности австрийцев, и это имело значительное влияние на позднейшие его планы в отношении Австрии».

Однако события развивались дальше. Несмотря на сидение под Филиппсбургом, война окончилась в пользу коалиции. Станислав был изгнан из Польши; на престол взошел Август III. Австрийцы начали требовать, чтобы Фридрих Вильгельм выдал им Лещинского, который после неудачи в Польше сдался пруссакам и нашел себе у них, как сейчас говорят «политическое убежище». Король отказал наотрез. И тогда Австрия, «полагая, что не имеет больше нужды в помощи Пруссии», вступила в сепаратные переговоры с Францией. Вследствие условий договора между обеими державами, Австрия отдала Станиславу Лотарингию с тем, чтобы после его смерти она перешла к Франции; а герцогу Лотарингскому, в свою очередь, было передано великое герцогство Тоскана. За это Франция обязалась выступить гарантом Прагматической санкции императора Карла VI.

Во время переговоров и при заключении мира австрийцы даже не сочли нужным поставить в известность своего союзника, прусского короля. Но оскорбление дипломатических приличий было доведено австрийским кабинетом до высшей степени: в начале 1736 года император выдал старшую дочь свою, Марию Терезию (напомним, главного фигуранта Прагматической санкции), за герцога Лотарингского Франца— и об этом даже не дали знать Фридриху Вильгельму.

Негодование прусского короля против Австрии явно обнаружилось. Он «не скрывал своих мнений даже при австрийском посольстве». Однако уже пожилой к тому времени король Пруссии, несмотря на свое увлечение армией, был человеком миролюбивым и осторожным. Он проглотил пилюлю, но продолжал настойчиво внушать сыну мысль о необходимости когда-либо сойтись с вероломными Габсбургами в открытом бою. «Однажды, после разных колких насмешек над действиями австрийского двора, он быстро встал и, опираясь на плечо Фридриха, сказал с каким-то воодушевлением: „Но погодите: вот мой мститель!“»

Таким образом, Пруссия постепенно стала главной и основной ударной силой «антипрагматической» оппозиции. Утопавшей в роскоши и беспечной Вене стал противостоять (ранее вполне лояльный) по-тевтонски суровый и бряцающий оружием Берлин. Это послужило началом векового противостояния, которое погубило габсбургскую державу, сократившуюся к 1918 году в 15 раз, и вызвало к жизни могучую Германскую империю, изрядно потрепанную в двух мировых войнах, пережившую страшные военные разгромы и революции, но выстоявшую и ныне превратившуюся в столь же мощную Федеративную Республику Германию.

Однако Вена не успокоилась даже на этом. С давних пор Пруссия требовала отдать ей небольшие княжества Юлих и Берг, расположенные на западе Германии и законно принадлежавшие Гогенцоллернам по династическому праву. Австрийцы то поддерживали притязания Фридриха Вильгельма, то отдаляли его от цели. И в начале 1739 года Австрия заключила с Францией трактат, по которому Юлих и Берг должны были отойти принцу Зульцбахскому. Более того, австрийцы потребовали, чтобы, в случае выступления Пруссии против положений трактата, Франция должна была сама обеспечить его выполнение силой оружия. С этих пор разрыв между Берлином и Веной стал лишь вопросом времени.

20 октября 1740 года Карл VI умер. Это событие, ожидавшееся на Западе и Востоке, сразу же взбудоражило всю Европу. Как раз в это время взошедший на прусский престол 31 мая того же года молодой король Фридрих II и написал Вольтеру: «Теперь наступило время, когда старой политической системе должно дать совершенно новое направление; оторвался камень, который скатится на многоцветный истукан Навуходоносора и сокрушит его до основания».

В отличие от дряхлеющей династии Габсбургов, Пруссия в это время переживала бурный расцвет. Кони так описывает это время: «…Пруссия стремилась вперед с юношеской силой. Хотя часто издевались над королем Фридрихом Вильгельмом, что он употреблял чрезмерные издержки на войско, которое, между тем, совсем не бывало в деле, но войско это пользовалось миром, чтоб укрепиться, приобретало опытность и теперь стояло в этом отношении выше всех европейских армий. В то же время области Пруссии были в цветущем состоянии, доходы значительны, долги не обременяли государства, в королевском казнохранилище было в наличности около девяти миллионов талеров. С такими средствами сильный, мужественный дух Фридриха мог действовать самостоятельно и заставить признать свое величие и внутренне призвание».

Пруссии нужны были только союзники, и недостатка в них не ощущалось: практически все вчерашние гаранты Прагматической санкции после смерти старого Карла VI единым фронтом выступили против прав его дочери. Началась подготовка к войне, в которой приняло участие большинство крупнейших стран континента. Этот конфликт получил название войны за Австрийское наследство и был вызван резким обострением противоречий, с одной стороны, между Францией, Пруссией, Испанией и Австрией, а с другой — между Францией и Англией. Если борьба Англии и Франции обусловливалась стремлением расширить за счет соперника колониальные владения в Америке и Индии и получить абсолютное превосходство на море, то объектом борьбы Франции, Пруссии и Испании с Австрией была Германия и прилегающие к ней области, т. е. владения почившего в бозе императора Священной Римской империи германской нации Карла VI Габсбурга.

Таким образом, к началу войны в Европе сложились следующие коалиции: Франция, Пруссия, Бавария, Испания, Саксония, Пьемонт, Неаполитанское королевство, с одной стороны, и Австрия (вместе с ее владениями — Венгрией, Богемией, Силезией, Нидерландами), Англия, Россия — с другой. Права Марии Терезии или ее супруга (этот вариант в свое время также предлагался Карлом VI) на императорский престол оспаривали Пруссия, Бавария, Саксония и Испания, которых поддерживала Франция. Последняя стремилась захватить австрийские Нидерланды и сделать императором своего ставленника курфюрста Баварского Карла Альбрехта; Испания претендовала на австрийские владения в Италии, Пруссия — на принадлежавшие Габсбургам герцогство Силезия и графство Глац. Англия поддерживала Австрию как торгового соперника Франции, а Россию беспокоило усиление Пруссии.

Толчок войне за дележ «наследства» Габсбургов был дан, когда во все европейские столицы из Вены пришли сообщения о смерти Карла.

Австрийцы сами рубили сук, на котором сидели. Ослепленные блеском имперского величия, они упорно не желали замечать, что в Европе и в самой Германии многое изменилось. После смерти Фридриха Вильгельма в 1740 году Австрия признала права прусского короля на Юлих и Берг, но время уже было упущено — статус обоих герцогств уже охраняли французские штыки. Фридрих мог бы вновь предъявить права на обладание этими ничтожными клочками земли, но это значило бы ввязаться в борьбу со многими соперниками далеко на западе Германии, оставив собственную страну без прикрытия армии. Поэтому, поразмыслив, молодой король решил нанести удар совсем в другом месте.

В австрийской Силезии в разное время его предкам досталось по наследству несколько княжеств, самыми крупными из которых были Егерсдорф, Бриг, Волау и Лигниц. Тем не менее Вена не обращала ни малейшего внимания на этот факт и продолжала считать княжества в составе своей исконной вотчины. Этому сопутствовал еще один исторический анекдот вполне в духе Габсбургов: при прадеде Фридриха, Великом курфюрсте Фридрихе Вильгельме Бранденбургском, когда Австрия нуждалась в его помощи во время очередной войны с Турцией, венский кабинет оказал пруссакам мнимую уступку, предоставив Берлину взамен этих княжеств несравненно меньший по размерам Швибузский округ.

«…Но прежде того разными происками склонили сына курфюрста к тайному обещанию по вступлении своем на престол снова возвратить округ Австрии. Когда сын — тогдашний король Фридрих I — вступил на царство и сообщил министрам свое тайное обещание, то глазам его открылись происки императорского двора. Будучи обязан сдержать свое обещание, Фридрих I выполнил его, однако с тем условием, что предоставляет своим потомкам возвратить принадлежащее им по праву в Силезии. „Если Богу угодно, — так говорил он, — чтобы обстоятельства Бранденбурга и впредь были таковы, как теперь, то мы должны быть довольны; если же суждено иначе, то потомки мои сами увидят, что им должно предпринять“». И Фридрих II предпринял.

Как только в Берлине было получено известие о смерти Карла, Фридрих (как он сам признавался в записке 1746 года) «немедленно решился поддержать неоспоримые права своего дома на Силезское княжество, хотя бы с оружием в руках». В той же записке Фридрих отмечал, что «риск был велик», так как в одиночку, без союзников, Пруссия совершала нападение на государство, целостность которого была гарантирована ведущими державами Европы. Но, начиная дело, король верил, что союзник непременно найдется, ибо «соперничество, существующее между Францией и Англией, обеспечивало… содействие одной из этих двух держав и, кроме того, все домогавшиеся австрийского наследства должны были встать на стороне Пруссии… Обстоятельством, побудившим окончательно решиться на это предприятие, была смерть российской императрицы Анны. По всему казалось, что во время несовершеннолетия маленького императора Иоанна Антоновича Россия будет более занята поддержанием спокойствия внутри империи, чем охраною Прагматической санкции».

Эти строки были написаны Фридрихом уже после окончания первой Силезской войны, но им можно верить. Перед совершением какой-либо крупной политической акции он имел привычку делать заметки о возможном развитии событий. Сразу после смерти Карла, но до получения известий о кончине Анны Иоанновны Фридрих записал: «Англия, Франция и Голландия не смогут помешать моим планам, и только одна Россия способна причинить мне беспокойство. Но чтобы сдержать ее, можно пролить на главнейших сановников, заседающих в совете императрицы, дождь Данаи, что заставит их думать, как мне угодно. Если императрица умрет, то русские будут так поглощены своими внутренними делами, что у них не хватит досуга заниматься внешней политикой; во всяком случае было бы уместно ввести в Петербург нагруженного золотом осла».

Обманув внимание насторожившихся австрийцев мнимой подготовкой к походу к Рейну, на Юлих и Берг, он спешно сосредоточил почти всю армию на силезской границе, в районе городка Кроссен. Фридриху не нужно было продолжительных приготовлений, чтобы поставить войско на военную ногу. «Хотя он сообщил свой план только немногим доверенным лицам, но необыкновенные движения, снаряжение войска, усиление артиллерии, учреждение магазинов и т. п. возвестили всем, что предстоит какое-то важное предприятие. Все ждали с изумлением и любопытством; носились различные слухи; дипломаты отправляли и принимали курьеров, не зная точно плана короля. Фридрих нарочно заставлял войска делать движения, по которым скорее можно было предполагать поход на Рейн, к Юлиху и Бергу, нежели в Силезию» (Кони. С. 116).

Превратные толки, ходившие в народе, его чрезвычайно увеселяли. «Пиши ко мне об всем смешном (так писал он в письме из Руппина к своему другу философу Иордану. — Ю. Н.), что говорят, думают и делают мои добродушные пруссаки. Берлин теперь похож на Беллону в родах; надеюсь, что она подарит свету прекрасное дитя, а я постараюсь стяжать доверие народа какими-нибудь смелыми и удачливыми предприятиями. О, тогда я был бы чрезвычайно счастлив! Такие обстоятельства могут дать твердое основание моей славе!»

Дальнейшие события так описывает Кони: «Между тем нельзя было долго скрывать, что прусские войска собрались на силезской границе. Австрийский двор был уведомлен посланником своим, находившимся в Берлине, об опасности; министр Марии Терезии писал в ответ, что он не может и не хочет верить таким известиям. Несмотря на то, маркиз Ботта был отправлен из Вены в Берлин для точнейшего исследования замыслов Пруссии. Ботта скоро понял план короля. Желая глубже проникнуть в намерения Фридриха, он в первую аудиенцию свел речь на Силезию, жаловался на чрезвычайно дурные дороги, которые теперь от наводнений так испорчены, что решительно нельзя по ним проехать. Фридрих тотчас понял намерение посла, но отвечал ему сухо: „Вы правы, но большой беды еще нет: величайшее несчастье, которому можно подвергнуться на такой дороге, есть то, что замараешься грязью“. (Кони. С. 118).

В декабре все было готово к началу войны. Намерение вступить в Силезию перестало быть тайной. Фридрих отправил посланника, графа Готтера, в Вену, с изъяснением австрийскому двору своих прав на Силезию и мер, которыми хочет, в случае нужды, заставить уважить их. Перед своим отъездом к войскам он дал отпускную аудиенцию маркизу Ботта, причем известил его о своем намерении. «Ваше величество, — воскликнул Ботта, — вы ниспровергнете австрийский двор, но вместе и сами падете в бездну!» Фридрих возразил, что отец Марии Терезии обязан принять его предложение. После некоторого молчания Ботта насмешливым тоном продолжал: «Ваши войска прекрасны, Ваше величество, я согласен в том; наши не так красивы, но они уже окурены порохом. Умоляю вас, обдумайте свои намерения». Король вспыхнул и быстро отвечал: «Вы находите, что мои войска красивы; скоро вы сознаетесь, что они хороши». Маркиз Ботта хотел сделать еще некоторые замечания, но Фридрих прервал его речь, говоря: «Теперь уже поздно: шаг за Рубикон сделан!»

Перед своим отъездом к войску он созвал главных своих офицеров и, прощаясь с ними, сказал: «Господа! Я предпринимаю войну и не имею других союзников, кроме вашего мужества и вашей доброй воли. Дело мое правое, и я ищу заступничества у счастья. Помните постоянно славу, которую приобрели ваши предки на полях Варшавских, Фербеллина и в знаменитом Прусском походе Великого курфюрста. Ваша участь в собственных руках ваших: отличия и награды ждут только ваших блистательных подвигов. Не почитаю нужным подстрекать вас к славе: она всегда была у вас перед глазами, как цель, достойная ваших стремлений. Вы вступите в битву с войсками, которые под начальством принца Евгения снискали бессмертие. Правда, принца уже нет; но победа наша над такими противниками будет не менее знаменита. Прощайте! Отправляйтесь немедленно к войску; а я скоро явлюсь между вами в сборном месте, где ожидает нас честь отчизны и слава!»

13 декабря был большой маскарад во дворце. Громкие звуки музыки сливались с веселым говором блестящих и разнообразных масок. Танцы не прекращались. Никогда еще при дворе не бывало такого великолепного и веселого праздника. Сам король был в особенно приятном расположении духа, шутил, танцевал, был любезен до крайности. Время незаметно приблизилось к полночи. Вдруг в залах хватились короля, но его нигде не было. Можно себе представить всеобщее удивление, когда гофмаршал, выходя из внутренних покоев, объявил, что король изволил оставить столицу и уехал в действующую армию к силезской границе.

Военные действия начались в декабре 1740 года вторжением 25-тысячной армии под командованием Фридриха II в австрийскую Силезию. Началась первая Силезская война.

Поход 1740 года

14 декабря 1740 года Фридрих прибыл к армии в пограничный городок Кроссен. К несчастью, в тот самый день с колокольни соборной церкви сорвался колокол и упал на землю. Это имело самое невыгодное влияние на армию, солдаты считали этот пустой случай дурным предзнаменованием. Но Фридрих умел придать ему совсем другое значение: «Будьте покойны, друзья мои! — говорил он войску. — Падение колокола имеет для нас благоприятный смысл, оно значит, что высокое будет унижено!» Под высоким он разумел Австрию, которая в сравнении с Пруссией, конечно, могла назваться высокой державой. Солдаты поняли его намек, и новая бодрость одушевила их сердца.

16 декабря Фридрих вступил на силезскую землю. На границе встретили его два священника, посланные депутатами от протестантов города Глогау. Они умоляли короля, в случае осады города, не делать приступа с той стороны, где находилась протестантская церковь. Церковь эта была построена вне городских укреплений; комендант города Глогау, граф Валлис, опасаясь, чтобы Фридрих во время осады не выбрал эту церковь своим опорным пунктом, предполагал сжечь ее до основания.

Фридрих велел кучеру остановиться, чтобы выслушать просьбу пасторов. «Вы первые силезцы, — сказал он им, — которые просят меня о милости; желание ваше будет исполнено». Тотчас же был послан адъютант к графу Валлису с обещанием, что Фридрих не поведет осады с той стороны; и протестантская церковь осталась нетронутой.

Прусское войско шло вперед и не находило перед собой неприятельской армии. Слабый силезский гарнизон едва был достаточен для прикрытия главных укрепленных мест. Австрия не могла так скоро выслать помощь, о которой ее неутомимо и усердно умолял оберамт Бреслау, видя приближающуюся опасность. Итак, одни только дурные дороги и дождливая погода мешали быстрым действиям Фридриха. К жителям Силезии были разосланы манифесты, которыми всем и каждому предоставлялись прежние права и владения и даже обещаны были разные льготы. Фридрих объяснял в них, что вступает в Силезию с оружием в руках только на случай вмешательства в его права посторонних лиц, а совсем не для разорения жителей. И в самом деле, в войске наблюдалась самая строгая дисциплина, и за все, взятое у жителей, платилось щедрой рукой. Все это расположило силезцев к Фридриху; особенно полюбили его протестанты, которые видели в нем избавителя от многих зол и притеснений. Австрийское правительство рассылало свои протесты против манифестов Фридриха, но они не имели успеха.

Между тем города Силезии, через которые должны были проходить прусские войска, находились в затруднительном положении, не зная, которой стороны держаться: сохранить ли верность австрийскому правительству или присягнуть королю прусскому. Начальствующие городами придумывали по этому случаю разные хитрости, которые иногда оканчивались чрезвычайно забавной развязкой. Так, подходя к Грюнебергу, первому значительному месту Силезии, прусаки нашли ворота города затворенными. Тотчас был отправлен офицер, который именем короля требовал сдачи города. Его повели в ратушу. Там был собран совет изо всех ратсгеров под председательством бургомистра. Офицер требовал ключи, но бургомистр отвечал, что он не может и не имеет права их выдать. Тогда офицер объявил, что в противном случае город будет взят штурмом и отдан на расхищение войску. «Что делать! — отвечал бургомистр, пожимая плечами. — Вот ключи, они лежат на столе совета; конечно, если вы захотите, вы можете их взять, препятствовать вам я не в силах; но сам не могу отдать их ни в каком случае». Офицер засмеялся, взял ключи и велел отворить ворота. Полки вошли в город.

Главнокомандующий, генерал Шверин послал сказать бургомистру, чтобы он, по военному обычаю, взял ключи назад. Но бургомистр не хотел исполнить приказания.

«Я не отдавал ключей, — отвечал он, — и не могу их взять обратно. Но если генералу угодно положить их на место, с которого они взяты, то я, конечно, не в силах противиться». Генерал Шверин донес об этом случае королю, и Фридрих смеялся от души находчивости бургомистра. Он приказал отнести ключи с барабанным боем и с почетным караулом в ратушу и положить на прежнее место.

Один только город Глогау встретил прусские войска неприязненно. Комендант наскоро исправил крепостные укрепления, привел в порядок орудия и запасся продовольствием для гарнизона и жителей, приготовившись выдержать осаду. Но зимнее время и дождливая погода делали долговременную осаду невозможной, и потому Фридрих, расположив один корпус под начальством принца Леопольда Ангальт-Дессауского под стенами и в окрестностях города, с остальным войском пошел на Бреслау.

Город Бреслау в то время пользовался различными льготами, имел свои права, которые ставили его почти наравне с вольными городами. Одно из главнейших состояло в том, что австрийское правительство не могло располагать в городе свои гарнизоны, потому что Бреслау имел собственную милицию, составленную из граждан. А следовательно, когда австрийский корпус был отряжен для защиты города и предполагалось сжечь предместья, жители возмутились, не хотели впускать имперские войска и сами решили отстаивать свою свободу. Но пока длились споры и переговоры, прусские полки, предводительствуемые полковниками Броком и Посадовским, явились под стены и овладели всеми предместьями города. Это быстрое и неожиданное выдвижение привело в ужас бреславцев. Не надеясь на свои укрепления, они боялись штурма и разграбления и потому тотчас же приступили к переговорам и отворили Фридриху ворота. Он оставил город на прежних правах, объявил его нейтральным и велел уволить австрийских офицеров, присланных для военных распоряжений. Очень помогла ему в этом протестантская часть жителей Бреслау, которая под начальством какого-то сапожника почти насильно принудила ратушу к сдаче города.

Третьего января Фридрих торжественно вошел в город. «Народ встретил его с криками радости. Жители видели в нем не врага, а спасителя своих прав, веры и достояния. Въезд был великолепный. Впереди ехали королевские экипажи, за ними вели лошадей и мулов, покрытых синими бархатными попонами, вышитыми золотом и отороченными соболями. Затем следовали отряд лейб-гвардии и парадная королевская карета, выбитая внутри желтым бархатом; в ней, как символ королевской власти, лежала голубая бархатная мантия с золотыми орлами, подбитая горностаем. За каретой ехали принцы, маркграфы, графы и генералы прусского войска и, наконец, сам король, верхом, в сопровождении небольшой свиты. Король кланялся народу приветливо, снимая шляпу.

В тот же день был дан обед, на который были приглашены члены городской ратуши и депутаты от дворянства. После обеда Фридрих верхом обозревал город. Подъехав к великолепному дворцу, построенному иезуитами, он остановился, задумчиво поглядел на него и, наконец, сказал: „Вероятно, император имел большой недостаток в деньгах, когда духовенство принуждено было воздвигать такие здания на свой счет“.

На следующий день был бал при дворе. Фридрих сам открыл его с одной из знатнейших бреслауских дам. Но, по обыкновению своему, скоро исчез между танцующими и поспешил за войском, которое, между тем, уже далеко продвинулось вперед».

Город Олау сдался королю без сопротивления, в то время как генерал Гетце быстро перешел Одер и занял Намслау. В то же самое время фельдмаршал Шверин и генерал Клейст с авангардом обложили Оппель и Троппау — оба города капитулировали. Но Бриг и Нейсе держались крепко и, несмотря на все увещания и угрозы, не хотели отворить своих ворот счастливому завоевателю. Бриг, как и Глогау, был оставлен в блокаде, но около Нейсе, главной крепости Силезии, Фридрих сосредоточил все свои силы в твердом намерении взять ее штурмом.

Фридрих был в восторге от своих успехов. Он покорил богатую землю, почти не обнажая меча и с самыми незначительными потерями. Он многого ожидал от этой первой удачи. Восторг его особенно изливался в дружеских письмах к Иордану, «кроткий, миролюбивый нрав которого составлял совершенный контраст с пылким, воинственным духом Фридриха». Вот два письма Фридриха, писанные к Иордану под стенами Нейсе, которые очень хорошо поясняют отношения и характеры обоих друзей.

«Мой милый господин Иордан, мой нежный господин Иордан, мой кроткий господин Иордан! Мой добрый, мой милый, мой кроткий, мой нежный господин Иордан! Уведомляю Вашу Веселость, что Силезия почти покорена и что Нейсе бомбардируется. Приготовляю тебя к великим предприятиям и предвещаю счастье, какого своенравное лоно фортуны никогда еще не порождало. Будь моим Цицероном в защите моего дела: в совершении его я буду твоим Цесарем. Прощай! Ты сам знаешь, что я от всей полноты сердца твой друг».

Два дня спустя он написал Иордану следующее письмо: «Имею честь уведомить Ваше Человеколюбие, что мы приняли все христианские меры бомбардировать Нейсе и что мы окрестим город огнем и мечом, если он не сдастся добровольно. Впрочем, нам так хорошо, как еще никогда не бывало, и скоро Вы о нас ничего более не услышите, потому что в десять дней все будет кончено, а через две недели я буду иметь удовольствие опять Вас видеть и беседовать с Вами. Прощайте, господин советник! Развлекайте себя Горацием, изучайте Павзания и утешайтесь Анакреоном; что же касается меня, то я пока имею одно утешение: пушки, ядра и фашины. Молю Бога, чтобы Он поскорее послал мне более приятное и мирное занятие, а Вам даровал здоровье, радость и все, чего желает Ваше сердце.

Фридрих».

Однако предсказания Фридриха не сбылись. Крепость Нейсе не сдалась. Гарнизон ее, под начальством опытного и храброго коменданта, полковника Рота, мужественно выдерживал неприятельский огонь и самую усиленную осаду. В течение трех дней пруссаками было брошено в город 1200 бомб и 3000 каленых ядер: все напрасно. Умная распорядительность Рота делала штурм решительно невозможным. При довольно значительном морозе по ночам подливали воду во рвы, предместья были сожжены дотла, а стены и валы каждое утро обдавали водой, так что они всегда были подернуты льдом.

Испытав все усилия, Фридрих оставил город в блокадном положении, и не желая обессиливать войско, и без того истомленное быстрыми переходами и холодами, разместил его по зимним квартирам, а сам, через Лигниц, отправился в Берлин, куда и прибыл 26 января.

Между тем Австрия слишком поздно догадалась выслать войска на помощь Силезии. Фельдмаршал Браун соединил несколько сборных отрядов близ Троппау, но они были вытеснены генералами Клейстом и Шверином в Моравию. Оба полководца заняли позиции за Оппою и перерезали австрийцам путь к Силезии. Таким образом, к концу января почти вся Силезия, от Кроссена до Яблунки, находилась в руках Фридриха.

Прусская армия кордонами расположилась на зимних квартирах вдоль моравской границы. В дальнейшем боевые действия сторон носили характер длительного маневрирования с целью выйти на коммуникации друг друга, нарушить снабжение и принудить противника к отходу и оставлению занимаемой территории.

Поход 1741 года

«Точно молния пронеслась весть о покорении Силезии через всю Европу. Одни дивились смелости юного короля; другие порицали ее, называя безумством и дерзостью. Никто не мог предполагать, чтобы Пруссия, это маленькое, еще молодое королевство, могла вступить в борьбу с могущественной Австрией, силы и средства которой заставляли трепетать все остальные державы. Можно было предвидеть, что недавний мир Европы надолго будет нарушен. Прагматическая санкция не могла обеспечить спокойствия Австрии; по примеру Фридриха должны были восстать и другие претенденты на наследие Карла, и всеобщая война казалась неизбежной. Действительно, вслед за покорением Силезии за оружие взялся и курфюрст Баварский Карл Альбрехт (который, впрочем, сразу не признал Прагматической санкции) и объявил свои права на часть австрийских владений и даже на императорскую корону. Но курфюрст не мог подкрепить своих притязаний силой. Гораздо большая опасность угрожала Марии Терезии со стороны Франции, которая, по всем статьям, должна была воспользоваться удобным случаем, чтобы снять маску дружбы и откровенно возобновить свою старинную борьбу с Австрией» (Кони. С. 126).

Между тем во время самих действий Фридриха в Силезии его уполномоченный посол, граф Готтер, хлопотал в Вене, «стараясь уладить дело миролюбиво и соблюсти все выгоды своего монарха. Он предлагал его именем прусские войска и финансы на защиту Марии Терезии, голос и опору Фридриха при избрании ее супруга, герцога Франца Лотарингского, в императоры. Но все представления его оставались тщетными: венский кабинет, несмотря даже на усилия Англии склонить его к уступке, не соглашался отдать Фридриху богатую Силезию. Министры отзывались о Фридрихе с некоторым пренебрежением; они говорили, что он, как обер-камергер империи, обязан подавать умывальник императору и, стало быть, не имеет права предписывать законов дочери императора. Притом сама Мария Терезия объявила, что не намерена вести с Фридрихом переговоров до тех пор, пока он не выведет свои войска из Силезии, и только в таком случае обещала ему забвение всего прошедшего и не хотела с него требовать вознаграждения за все понесенные убытки. Итак, переговоры не привели ни к какому результату; граф Готтер возвратился в Берлин без всякого успеха. Фридрих не унывал: он решился всеми мерами разрушать политические козни Австрии и поддержать свои завоевания силой оружия» (Кони. С. 127).

Тем временем и Мария Терезия не оставалась в бездействии. Связанная родственными узами с королем Георгом II, она надеялась на помощь Англии и Ганновера. Ко всем значительным дворам Европы были отправлены посольства с тем, чтобы объяснить дело, показать несправедливость притязаний прусского короля и просить помощи против дерзкого завоевателя.

В Россию в то же время был послан маркиз ди Ботта с намерением склонить принцессу Анну Леопольдовну, управлявшую Россией именем сына своего, императора Иоанна Антоновича, на союз с Австрией. Задача была трудная, потому что Россия незадолго перед тем (16 декабря 1740 года) заключила союз с Фридрихом II с обоюдным обещанием обеих держав помогать друг другу во всякой войне, кроме персидской или турецкой. Союз этот казался довольно прочным, тем более, что его поддерживал Миних, в то время обладавший значительной силой в кабинете министров. Но маркиз ди Ботта, как опытный царедворец, с первого взгляда сумел проникнуть в положение дел при русском дворе и, не боясь Миниха, начал искать расположения противной ему партии. Самыми близкими людьми к правительнице были — граф Мориц Линар, посланник саксонский, и графиня фон Менгден, служившая при ней старшей фрейлиной. Они почти неразлучно проводили время с Анной Леопольдовной и, стараясь ее развлекать и забавлять в часы досуга, часто управляли ее волей и в делах государственных. Ловкий, умный, красивый собой, маркиз ди Ботта скоро сделался четвертым неизбежным лицом в царственных и дружеских беседах правительницы. Мудрено ли, что при помощи графа Динара, которому от саксонского курфюрста также было предписано всеми мерами стараться расстроить союз России с Пруссией, ди Ботта скоро достиг своей цели.

Началось с того, что принцессу Анну вооружили против главных лиц кабинета министров, против вельмож, наиболее преданных пользам государственным, против Остермана и Миниха. Остерман, боясь немилости и желая приобрести полное доверие правительницы, принял сторону Линара и Ботта. Один Миних, как скала, отражал все удары и, убежденный в неправоте и даже вредных последствиях предлагаемого союза с Австрией, стоял грудью за Фридриха. Он представлял кабинету, «что нарушением договора с Пруссией без всякой причины теряется доверие к России и других держав; что сам Фридрих может сделаться врагом России, тем опаснейшим, что владения его в близком соседстве с нами и что русский кабинет покажет явное легкомыслие, не оправдав своих уверений в дружбе, без всякого повода со стороны Пруссии, свято сохранившей свои обязательства». Но как ни сильны были доводы и патриотическое увлечение фельдмаршала, противная сторона восторжествовала; правительница изъявила ему даже свое неудовольствие за излишнее усердие в пользу прусского короля; старик, глубоко оскорбленный, подал в отставку, и вскоре австрийская партия с восторгом узнала, что главный ее противник уволен со службы и удален от двора.

Но предсказания Миниха вскоре оправдались на деле: нарушение договора с Фридрихом стоило России войны со Швецией (не правда ли, описанный эпизод являет собой великолепный образчик «традиционного миролюбия», «неукоснительного соблюдения международных договоров Российской империи» и «агрессивности» Прусского королевства?). Подробнее об этих событиях я скажу несколько ниже.

Как уже говорилось, что Франция, хотя и в дружбе с Австрией, весьма желала, по примеру Фридриха и Карла Альбрехта Баварского, воспользоваться частицей наследства австрийского императора. Успехи Фридриха радовали ее тем более, что обессиливали Австрию, а союз его с Россией был порукой, что успехи эти будут продолжительны и прочны, потому что этот союз обеспечивал собственное его государство и, стало быть, давал ему полную свободу действовать против Марии Терезии.

Перемена обстоятельств, произведенная при русском дворе маркизом Ботта, сильно обеспокоила Францию, и Версальский кабинет решился втайне употребить все свои дипломатические хитрости, чтобы не дать России возможности содействовать Марии Терезии. Для этого надо было впутать Россию во внешнюю войну и взволновать изнутри. Обе цели были достигнуты Францией с удивительным искусством и быстротою. В июле 1741 года шведский сенат, подстрекаемый французским красноречием и подкупленный французским золотом, объявил России войну под следующим предлогом: предоставить русский престол законной его наследнице, дочери Петра Великого. Хотя война эта была незначительна сама по себе, но она заняла на время русские силы и отвлекла их от западных границ, и в то же время забросила искру волнения внутри государства.

Император был еще ребенок; правительница с некоторого времени занималась беспечно делами, предоставя кормило правления своим временщикам, по большей части иностранцам: это возбуждало беспокойство и недовольство в народе; раны, нанесенные ему Бироном, были еще слишком свежи и оправдывали его опасения. Отставка Миниха, любимого и уважаемого войском, также породила ропот. С другой стороны, хитрый агент кардинала Флери, граф Шетарди, через фаворита цесаревны лейб-медика Лестока вынуждал Елизавету Петровну объявить свои права на русский престол. Настоятельные советы, чтобы Елизавета вышла замуж за одного из мелких германских владетелей, были истолкованы последней в дурную сторону: ее убедили, что эта насильственная мера удалит ее навсегда из России и от престола. Елизавета, которая равнодушно смотрела на свои царственные права, вступилась за личную свою свободу, и в ночь 25 ноября 1741 года при помощи камер-юнкера Воронцова и гренадерской роты Преображенского полка взошла на престол великого своего родителя (малолетний законный император Иоанн Антонович, последний представитель Брауншвейгской династии на русском престоле, был заточен в Шлиссельбургскую крепость и после неудачной попытки освобождения поручиком Смоленского полка Мировичем умер «при невыясненных обстоятельствах»).

Дела России приняли иной вид. Франция торжествовала, и Фридриху, стало быть, со стороны России нечего было опасаться.

Но в то время, когда маркиз ди Ботта действовал на Россию в пользу Австрии, Мария Терезия старалась вооружить против Фридриха папу и через него влиять на прочие католические державы. К успеху такого намерения подал повод сам Фридрих. Узнав о стесненном состоянии протестантов в Силезии и о недостатке священнослужителей, он отправил туда тридцать протестантских пасторов, всех людей избранных. С одной стороны, тем он помогал нуждам края, с другой — преследовал и политическую цель. Через этих людей, которые могли иметь нравственное влияние на народ и были преданы Фридриху душой и телом, последний намеревался добиться расположения в свою пользу. Тотчас было о том донесено папе в преувеличенном виде, с опасениями, что Фридрих намерен ввести учение Лютера во всех покоренных им землях. Папа в ужасе разослал воззвания ко всем католическим дворам об уничтожении «еретического маркграфа Бранденбургского».

Фридрих принял деятельные меры против этого воззвания: он обнародовал манифест, которым объявлял полную веротерпимость во всем своем государстве, и в особенности в Силезии, где обещал каждого защищать в правах его церкви. Этот манифест успокоил волнения, а воззвание папы осталось гласом вопиющего в пустыне.

С первыми лучами весны начались военные действия в Силезии. Мария Терезия поручила главное начальство над войсками фельдмаршалу графу Адаму Альбрехту Нейпергу, «воину, поседевшему в школе принца Евгения». Сборное место австрийской армии находилось при Ольмюце, оттуда Нейперг намеревался идти в Верхнюю Силезию для прикрытия Нейсе, а часть своих войск отправил для ограждения графства Гладкого. Нейперг сумел сосредоточить свои войска незаметно для врага, после чего быстро вошел в Силезию и отрезал Фридриха от Пруссии, обойдя его расположение с севера.

«К тому времени Фридрих также отправился в Силезию. До начала войны он хотел еще осмотреть свое войско, стоявшее на зимних квартирах, и собрать подробные сведения о положении страны и местностях. В эту рекогносцировку пустился он с незначительной свитой. Около горной цепи, отделяющей Силезию от графства Глацкого, он чуть дорого не поплатился за свою отвагу. Уже несколько раз австрийские гусары прорывались за прусские кордоны и делали неожиданные нападения на аванпосты. Теперь, узнав от лазутчиков, что сам король объезжает передовые отряды, они решились захватить Фридриха в плен во что бы то ни стало, и тем задушить войну в самом ее зародыше. По счастью, вместо королевской свиты они напали на эскадрон прусских драгун. Завязался отчаянный бой. Фридрих, услышав перестрелку, наскоро собран горсть солдат и поспешил на помощь драгунам, но опоздал, и сам был вынужден, после отчаянного сопротивления, спасаться бегством.

Судьба, видимо, его хранила: из всей свиты уцелел только один его адъютант, Глазенап. Оба кинулись на проселочную дорогу, но след их, несмотря на всю быстроту коней, не мог скрыться от взора неприятелей. В величайшем беспорядке достигли они ворот великолепного монастыря Каменца на берегах реки Нейсе. Фридрих объявил желание видеть настоятеля и был впущен. Настоятель, почтенный старик, аббат Стуше, с одной из монастырских башен видел происходившую невдалеке от обители резню и тотчас догадался по расстроенному виду и по следам крови на мундире Фридриха, что гость его, должен быть, беглец. Он принял его ласково и повел в свою келью. Вскоре один из послушников таинственно вызвал аббата из комнаты и сообщил, что отряд австрийцев устремляется на монастырь. Стуше на минуту задумался и потом тотчас отдал свои приказания послушнику.

Вдруг, совсем не в обычное время, монастырские колокола ударили к вечерней молитве. Изумленные монахи спешили в храм. Церковь блистала всеми огнями, как в праздничный день, орган загремел, на хорах раздались торжественные гимны. Никто не понимал, что означает такой неожиданный молебен. Но общее изумление еще более увеличилось, когда перед престолом, возле старого аббата, появился новый священнослужитель, монах, никому незнакомый, который помогал настоятелю в отправлении божественной службы.

Вдруг двери храма с шумом растворились и восемьдесят человек гусар вошли в церковь с обнаженными саблями. Но вид торжественной службы поразил их и остановил у порога: как ревностные католики они преклонили колена, положили оружие и, приняв благословение аббата, тихо вышли из храма. Между тем весь монастырь был обыскан их товарищами. Глазенап попался в плен, но Фридриха нигде не могли отыскать и решили преследовать по всем тропинкам и дорогам, ведущим от монастыря.

По окончании молебна аббат возгласил эктинию о здоровье и счастье монарха. „Братья, — сказал он потом, обращаясь к монахам, — мы недаром молили Господа! Судьбы его непреложны и милосердие велико! Воздадим ему благодарение на коленах: Он помог нам в спасении короля!“ Все глаза обратились на незнакомца; по лицу его катились слезы: он преклонил колено пред почтенным старцем и принял его благословение. Это был сам Фридрих» (Кони. С. 131).

Впоследствии Фридрих II часто посещал монастырь Каменц, одарил его богатыми вкладами и после смерти аббата Стуше установил там ежегодную панихиду в день его кончины, а новому настоятелю предписал с каждым из умирающих в монастыре монахов посылать от него поклон Стуше.

Смотр войск убедил Фридриха, что его солдаты полны отваги и нетерпения сразиться с неприятелем. Ко роль начал составлять план будущих действий вместе с графом Шверином, который хорошо изучил военное искусство в Нидерландах, под руководством герцога Мальборо и принца Евгения.

По совету одного из своих ближайших соратников, принца Леопольда Ангальт-Дессауского, Фридрих решился на штурм крепости Глогау. В ночь на девятое марта приступ начался с пяти различных точек в одно и то же время. Ко второму часу пруссаки овладели крепостью и городом, но ни один дом не был разграблен, ни один гражданин не потерпел обиды: строгая дисциплина господствовала в армии Фридриха, который за это раздавал солдатам значительные суммы денег и награды.

Наконец, Фридрих узнал, что Нейперг ведет свою армию к Нейсе. Надлежало помешать этому движению, потому что крепость Нейсе составляла один из главных опорных пунктов прусского войска. Предполагалось, что Фридрих и Шверин, который прикрывал Верхнюю Силезию, двинутся в одно время и соединятся в Нейштадте при Егерсдорфе. Осада Брига была снята, так как Фридрих хотел сосредоточить все свои силы. До пруссаков доходили самые неверные сведения о расположении и направлении австрийской армии, поэтому они были вынуждены беспрестанно менять свой маршрут.

При переходе через реку Нейсе, близ Михелау, 8 апреля Фридрих наткнулся на передовой отряд австрийских гусар. Завязался бой, пруссаки победили и захватили 40 пленных. От них-то и узнали достоверно, что австрийская армия на подходе к Олау, где находился главный магазин и вся запасная артиллерия Фридриха. Медлить было невозможно, надлежало вступить в бой — решительный и отчаянный. К несчастью пруссаков, на следующий день пошел такой сильный снег с вьюгой, что невозможно было различить предметы на расстоянии трех шагов. Через лазутчиков успели, однако, разведать, что неприятель, числом до 25 тысяч солдат и офицеров, подошел к Бригу. В поисках противника 24-тысячная прусская армия вышла-к деревне Мольвиц, где неожиданно столкнулась с расположенной северо-западнее, на южной окраине деревни, австрийской армией фельдмаршала фон Нейперга.

10 апреля солнце поднялось из-за Силезских гор. День был теплый и ясный. В пять часов утра прусские войска остановились у деревни Погрель и выстроились против дороги, ведущей в Олау. По собранным сведениям, австрийцы ночевали в Мольвице, Гюнерне и Грюнингине. На расстоянии 2000 шагов от Мольвица Фридрих развернул фланги и выдвинул артиллерию, выжидая появления неприятеля.

Австрийцы даже не подозревали такого опасного соседства и преспокойно готовились к дальнейшему походу. Если бы Фридрих действовал решительнее в эту минуту, он окружил бы всю австрийскую армию и захватил ее врасплох. Но он был еще слишком неопытен в военном деле и придерживался старого предрассудка: драться не иначе, как лицом к лицу и в открытом поле. Поэтому прусские войска не использовали выгодного момента для атаки застигнутого врасплох противника и потратили два часа не выстраивание боевого порядка (две линии с кавалерией на флангах и артиллерией перед фронтом пехоты, а также резерв в составе трех эскадронов). В результате инициатива была упущена и первый удар нанесли австрийцы, которые только к двум часам пополудни выстроились в боевой порядок.

В начале боя пруссаки открыли сильный огонь из тридцати орудий. Многочисленное левое крыло превосходной австрийской кавалерии, под начальством генерала Ремера, не выдержало картечного града и с остервенением ринулось на правое крыло прусского войска. Кавалерия Фридриха, невыгодно поставленная, от сильного натиска подалась назад и затоптала свои пехотные полки, расположенные за нею; австрийцы ворвались также в смешанные ряды. Это был настоящий ад: вопли отчаяния и крики неистовства оглашали воздух; штыки, сабли и карабины работали одновременно. Все перемешалось и перепуталось до того, что стреляли по своим и чужим без разбора. Наконец, пруссаки были совсем опрокинуты и бросились бежать врассыпную: их конница в беспорядке отошла к Одеру и далее на север.

Фридрих сам командовал правым крылом и был в отчаянии. Видя бегущих солдат, он старался их удержать, кое-как сумел привести в порядок два эскадрона и, поскакав вперед с криком «Братья! Честь Пруссии, жизнь вашего короля!», повел их опять в битву. Но и это усилие не помогло: солдаты должны были покориться перевесу сил и снова обратились в бегство. Под самим королем убили лошадь, раненый драгун уступил ему свою и тем спас от опасности.

Не зная что делать и совершенно растерявшись, Фридрих, сквозь дым и дождь ружейных нуль, поскакал на левое крыло, которым командовал Шверин. Старик умолял короля не подвергать себя явной опасности, уверял, что первая неудача еще не решает дела, и, наконец, убедил его перебраться за Одер, где герцог Гольштейнский стоял близ Штрелина с семью батальонами пехоты и семью эскадронами конницы, чтобы в случае отступления пруссаков прикрыть их переправу через Одер.

После долгих уговоров Фридрих решился последовать совету фельдмаршала и под маленьким прикрытием жандармов поскакал в Оппельн. Но жандармы, истомленные битвой, на измученных лошадях своих не могли поспеть за королем и его свитой, скакавшими во весь опор, они отстали в городке Левене. В полночь Фридрих достиг ворот Оппельна: они были заперты. Король послал двух офицеров с приказанием отпереть. На зов часовых «Кто идет?» офицеры отвечали: «Пруссаки». Ружейный залп сквозь решетку ворот был ответом. Фридрих с ужасом понял, что австрийцы еще накануне вытеснили прусский гарнизон из Оппельна и заняли город. В тот же миг он оборотил коня и поскакал назад, свита последовала за ним. Темнота ночи скрыла их от преследователей. К утру, в совершенном изнеможении, он возвратился в Левен, и тут его ожидало известие, которое обрадовало его сердце и заставило забыть усталость.

После удаления (если быть точным, то бегства) короля с поля битвы основная тяжесть боя легла на прусскую пехоту во главе с фельдмаршалом Шверином. Австрийская конница устремилась на центр, прикрытый артиллерией, и палевое крыло, где неподвижной стеной стояла пехота, поливая неприятеля непрерывным огнем. Австрийцы перебили прусских канониров и отняли у пруссаков много орудий, которые потом обратили на них же. Пять часов длился жаркий бой. Генерал Ремер пал мертвый; Шверин был тяжело ранен. Принц Леопольд Дессауский принял главное начальство над прусскими войсками. Вечер сгущался, исход битвы оставался еще нерешенным.

Последовавшая за первым успехом фронтальная атака австрийской пехоты на центр позиции пруссаков была отражена массированным огнем оставшейся у Шверина артиллерии. Наконец, великолепная прусская пехота, потратив все патроны, дружно ударила в штыки, австрийская кавалерия в беспорядке бросилась назад и смешала свою пехоту. Нейнерг старался восстановить порядок в строю, но пруссаки воспользовались замешательством неприятеля — раненый Шверин велел посадить себя на коня и под барабанный бой и звук труб всей армии скомандовал: «Марш, марш!».

Дружный натиск совсем опрокинул неприятеля. Потеряв в течение получаса 2500 человек убитыми и ранеными, Шверин разбил австрийцев из их редутов, откуда до того они безнаказанно расстреливали прусские линии. В это время на поле ринулись с криком еще десять эскадронов прусской конницы, которые были отправлены из Олау, но не поспели к битве. Их неожиданное появление решило дело — австрийцы в беспорядке бежали к Мольвицу и далее на запад. Нейперг принужден был ретироваться. Пруссаки ударили отбой и трубным звуком возвестили победу. Поле битвы осталось за победителями.

Фридрих узнал о победе в момент своего прибытия в Левен. С радостью на лице и во взоре поскакал он тотчас же в Мольвиц. Он объехал поле сражения, покрытое мертвыми и ранеными, и с горестью остановился перед своим любимцем, капитаном гвардии Фицджеральдом, у которого ядром оторвало обе ноги. «Как, — вскричал он, всплеснув руками, — и тебя постигло такое ужасное бедствие!» — «Благодарю за участие, Ваше величество! Но бедствия большого нет, будьте здоровы и счастливы, а для меня все кончено!» С этими словами он умер. Фридрих пожал руку мертвеца и удалился.

Со стороны Пруссии потери составили 2500 убитыми и 3000 ранеными. Первый гвардейский батальон лишился половины лучших своих офицеров: из остальных 800 человек только 180 могли продолжать службу, прочие были изувечены. Австрийцы потеряли около 5000 человек убитыми, ранеными и пленными.

Дорого стоила Фридриху эта первая победа, но зато она принесла ему значительную нравственную выгоду. «Глаза целой Европы обратились на него как на человека, которому назначено ввести новый порядок вещей в политическом мире. Австрия, этот немейский лев между европейскими государствами, увидела в нем своего Алкида. Мнение, что войска принца Евгения непобедимы, было опровергнуто самым блистательным образом, а напротив того, прусская пехота, об которой думали, что она только годна для красивых разводов и парадов, показала на деле, что это лучшее, обученнейшее и храбрейшее войско на Западе. На Фридриха перестали смотреть как на безумца, кидающегося очертя голову в неравный бой: в нем увидели государя, действующего самостоятельно, с твердым сознанием своих сил и средств» (Кони. С. 143).

Победа в Мольвицком сражении (несмотря на неудачные и нерешительные действия Фридриха II в его начале) была одержана благодаря количественному и качественному превосходству прусской пехоты и артиллерии, их более совершенной тактике, лучшему управлению войсками и хорошо организованному взаимодействию между родами войск. Кавалерия же, напротив, оказалась почти совершенно небоеспособной, что заставило молодого короля сесть за разработку планов ее коренного реформирования.

Победа при Мольвице дала Фридриху возможность снова предпринять осаду Брига. Город капитулировал. Тогда все войска были соединены в лагерь при Штрелене, чтобы таким образом прикрыть всю Нижнюю Силезию.

«Здесь Фридрих провел два месяца, жил между своими солдатами в палатке, изучал их характер, пополнял войско новобранцами и ежедневно упражнял кавалерию, чтобы придать ей более ловкости и проворства. В то же время он занимался поэзией и музыкой.

Вскоре Штреленский лагерь сделался всеобщим политическим конгрессом; отовсюду спешили туда послы: Франция, Англия, Испания, Швеция и Дания, Россия, Австрия, Бавария и Саксония вступили в переговоры и совещания с прусским королем.

До сих пор Франция молча радовалась несогласию Пруссии с Австрией и тайно поддерживала его своими происками и золотом. Успехи Фридриха заставили ее действовать определеннее. Желая от души разрыва с Австрией, к которому Франция не могла приступить явно, потому что не признала Прагматическую санкцию Карла VI, кардинал де Флери, тогдашний глава французского правительства, при слабом и больном Людовике XV, решился действовать сторонними средствами» (Кони. С. 148).

Мы уже сказали, что Карл Альбрехт Баварский, женатый на Марии Амалии, дочери австрийского императора Иосифа I и, стало быть, ближайшей наследнице австрийских владений, объявил свои претензии на императорскую корону, но не имел средств поддержать свои требования оружием. Флери решился помочь ему в достижении цели и потому заключил с ним союз в Нимфенбурге. Кроме того, хитрый Флери надеялся поживиться частицей австрийских владений. Поэтому он отправил к Фридриху маршала Шарля де Бель-Иля с предложением присоединиться к этому союзу и обещал за это вытребовать ему право на Нижнюю Силезию. Фридрих, зная, что для поддержки Австрии соединяются ганноверские и датские войска, принял предложение Флери с удовольствием и 5 июля присоединился к Нимфенбургскому союзу. Он просил только сохранить это в тайне до тех пор, пока Франция снарядит и выставит свое войско. Вскоре к Нимфенбургскому союзу присоединились польский король и курфюрст саксонский. Август III и королева испанская Елизавета. Подстрекаемый примером Карла Альбрехта Баварского, Август III также объявил претензии на австрийское наследие, основывая их на правах жены своей Марии Иосефы, старшей дочери Иосифа I. А Елизавету Испанскую, вечно хлопотавшую о том, чтобы доставить своему сыну кусок хлеба (как она сама выражалась), Франции не трудно было склонить на свою сторону.

Таким образом, узнав о поражении Австрии под Мольвицем, Карл Альбрехт Баварский, которому не давала покоя мечта об императорской короне, а также и о близлежащих землях Габсбургов, направил баварские войска в австрийскую Богемию. В это же время Франция, выступив в союзе с Карлом, снарядила для похода в Южную Германию армию маршала Франсуа Мари де Брольи. В союзе с Баварией выступила также Саксония совместно с польским королевством (Август III еще не забыл, кому он обязан короной Польши) и Савойя. Наконец, под влиянием Франции на стороне «антипрагматической коалиции» выступила и Швеция. Собственно прусско-австрийская война пока закончилась — разворачивалась война, получившая название войны за Австрийское наследство и продолжавшаяся (с перерывами) восемь лет.

В июле началась операция баварских войск против Верхней Австрии. Карл, взяв крупный промышленный центр Пассау, со времен средневековья известный своими оружейными мастерскими, вскоре соединился с французами. Однако союзники отвергли предложение Фридриха идти соединенными силами на Вену, чем сильно затянули войну: Габсбурги к тому времени были в полной панике, а в коридорах венского Хофбурга справедливо говорили, что империя не была в такой опасности уже больше ста лет — со времен османского нашествия.

Первоначальные расчеты Фридриха полностью оправдались. Сокрушительное поражение австрийцев при Мольвице стало сигналом для всех, кто мечтал получить что-нибудь из «австрийского наследства». В мае 1741 года в Нимфенбурге был заключен союз между Францией, Испанией и Баварией, курфюрст которой Карл Альбрехт, как я уже говорил, мечтал о приобретении Богемии и императорской короне. Испанцы надеялись получить австрийские владения в Италии, а Франция, поддерживая своего ставленника Карла Альбрехта, рассчитывала ослабить Австрию и свести ее в разряд второстепенных держав. К союзу вскоре примкнули и другие «наследники» — Саксония, Неаполь, Пьемонт и Модена. Необъятные владения Габсбургов от Северного моря до Адриатики подверглись нападению вчерашних гарантов Прагматической санкции.

Между тем повсюду в Силезии еще соединялись австрийские полки, и малая война не прекращалась. Среди множества стычек австрийцев с пруссаками особенно замечательно сражение при Ротшлоссе, в котором впервые отличился впоследствии знаменитый сподвижник Фридриха — Цитен. Он напал на 1400 австрийских гусаров, которые соединились близ Ротшлосса под начальством одного из величайших партизан своего времени, генерал-майора Барони, и разбил их наголову. За эту битву король произвел Цитена в полковники, а вскоре сделал шефом всех прусских гусар.

Нейперг, дав полную свободу партизанам тревожить прусекие разъезды, разработал план, как нанести более чувствительный удар Фридриху. После битвы при Моль-вице он ретировался за Нейсе и расположился лагерем. Через ловких шпионов, которые специально попадались в руки пруссаков, он старался распространить слух, что войска его совершенно расстроены, что он ждет нового набора для приведения их в порядок и не ранее, как через три месяца, сможет продолжать военные действия.

Когда, по его мнению, Фридрих поверил этим известиям, Нейперг вдруг поднялся с места, чтобы обойти прусскую армию и захватить Бреслау.

Но прусского короля нелегко было обмануть — слушая шпионов, он сам наблюдал за Нейпергом и легко смог разгадать его намерения. Немедленно Фридрих отправил три батальона пехоты и пять эскадронов конницы к Бреслау. Ему хотелось овладеть городом без кровопролития, какой-нибудь хитростью. И случай помог ему.

В Бреслау образовалось общество старых дам, ревностных католичек, душой преданных австрийскому правительству. При посредстве монахов, они успели склонить на свою сторону нескольких членов ратуши и решились всеми мерами помочь австрийскому фельдмаршалу овладеть Бреслау и действовать оттуда против Фридриха.

Король узнал об этом вовремя, через преданную ему даму, которая очень искусно сумела попасть в данное общество и, войдя в доверие, выведать все тайные подробности. Под предлогом совещаний Фридрих пригласил к себе в лагерь главных членов магистрата и спросил их: «Во всей ли точности бреслауское начальство исполняет права нейтралитета?» Ратсгеры отвечали, что они ни в чем не отступали от своих обязанностей. Тогда король показал им письма, из которых ясно было видно, что они подвозили съестные и полевые припасы австрийскому войску, отправили 140 тысяч гульденов к Марии Терезии и находились в письменных сношениях с Нейпергом. Улики были налицо: ратсгеры во всем сознались.

«На первый случай, — сказал им Фридрих, — я хочу быть милостив, но за ваш проступок требую услуги. Если вы нарушали права нейтралитета для австрийцев, то можете нарушить их и для меня, чтобы поправить дело. Мне надо перебраться за Одер и для того провести несколько отрядов через Бреслау. Надеюсь, что не встречу противоречий в бреслауском магистрате».

Члены магистрата были на все согласны, радуясь, что так дешево отделались.

Итак, отправленные Фридрихом к Бреслау полки вступили в город: городской майор впереди войск провожал их через улицы. Но вдруг полки поворотили к главной площади. Майор, полагая, что они сбились с пути, хотел им показать ближайшую дорогу к одерским воротам, но принц Леопольд Дессауский очень вежливо попросил его вложить шпагу в ножны и отправиться на покой в свои казармы, объяснив, что цель вступления войск — не пройти через город, а занять его.

На другой день, 10 августа, было объявлено, что город лишен нейтральных прав и что жители должны являться в ратушу для принесения присяги королю. Всех австрийских чиновников уволили со службы; после присяги состоялся торжественный молебен, а вечером город был иллюминирован. Фридриху возвестили о занятии Бреслау через выстрелы из пушек, которые были расставлены на всем протяжении от города до Штреленского лагеря.

Нейперг узнал довольно поздно, что пруссаки его опередили. Он занял выгодную позицию в горах и продолжал малую войну, не пуская неприятеля к решительному делу. Пока эти события совершались в Силезии, две французские армии вступили в Германию. Одна, под начальством маршала Мельбуа, приблизилась к границам Ганновера, а другая, под командой маршала де Бель-Иля, направилась на помощь к Баварии и в середине августа соединилась с баварскими полками.

Миролюбивый король Георг II, видя опасность ганноверской области, поспешил объявить себя нейтральным (вначале Англия, находящийся с ней в личной унии Ганновер и Нидерланды поддержали австрийцев), а курфюрст Баварский немедленно вступил в австрийские владения. Неудача Нейперга и взятие Фридрихом Бреслау вынудили Марию Терезию уступить. В лагерь к Фридриху был отправлен для переговоров лорд Робинсон, английский посланник при венском дворе. Почтенный джентльмен весьма высокопарно и с необычайной важностью старался запугать и озадачить Фридриха могуществом и средствами Австрии и, наконец, предложил ему, как особенною милость Марии Терезии, Лимбург, Гельдерн и 2 миллиона талеров контрибуции, если он откажется от Силезни и выведет свои войска. Фридрих отвечал Робинсону такими же напыщенными фразами, в том же патетическом тоне и закончил свою речь следующими словами:

«Разве Мария Терезия почитает меня нищим? Чтобы я отступил от Силезии за деньги, тогда как приобрел ее жизнью и кровью моих воинов? Если бы я был способен на такое низкое, презренное дело, мои предки вышли бы из гробниц и грозно потребовали отчета: „Нет! — сказали бы они. — В тебе нет капли нашей крови! Ты должен драться за права, которые мы тебе доставили, а ты продаешь их за деньги! Ты пятнаешь честь, которую мы завещали тебе, как самое драгоценное наше наследие. Ты недостоин царского сана, недостоин престола, ты презренный торгаш, которому барыши дороже славы! Нет, господин посол, скорее я готов похоронить себя и все мое войско под развалинами Силезии, чем перенести такое унижение“».

С этими словами, не ожидая возражений лорда Робинсона, Фридрих взял шляпу и вышел из палатки, оставив британца в совершенном недоумении. Посланник возвратился в Вену со своим донесением.

Через несколько недель он опять явился в лагерь Фридриха и привез с собою карту Силезии: на ней были обозначены четыре княжества в Нижней Силезии, которые венский кабинет решился уступить Фридриху.

На это король отвечал коротко и ясно: «Это годилось бы прежде, теперь не годится!»

Между тем положение Марии Терезии становилось с каждым днем затруднительнее. На английского короля нельзя было больше надеяться. Польский король Август требовал себе Моравию и в случае отказа грозил взять ее силой. Курфюрст Баварский 3 сентября взял Линц и принял там присягу жителей; как будущий эрцгерцог австрийский, потребовал контрибуцию с целой области и так быстро двинулся к Вене, что Мария Терезия вынуждена была со всем двором удалиться в Пресбург (ныне Братислава), взяв с собой государственный архив и все драгоценности.

В таких критических обстоятельствах, стесненная со всех сторон, она наконец-то решилась послушаться английского министра, лорда Гиндфорта, который советовал ей прибегнуть к старинной политической уловке — перессорить всех ее неприятелей между собой. Для этого надо было кончить дело с главным и опаснейшим врагом, прусским королем, и согласиться на все его требования.

Лорд Гиндфорт отправился к Фридриху. Переговоры начались 8 октября в Клейн-Шеллендорфе; туда же был приглашен и фельдмаршал Нейперг. Решили следующее: чтобы до заключения формального мира сделать перемирие, которое с обеих сторон держать в тайне, австрийцы должны были сдать крепость Нейсе и таким образом оставить за прусским королем всю Нижнюю Силезию, с тем, однако, чтобы он не брал с жителей никакой контрибуции. А чтобы лучше скрыть этот договор от прочих союзников, было решено продолжать малую войну. Договор был подписан 9 октября.

Тотчас по окончании переговоров Фридрих осадил и взял Нейсе; австрийцы ретировались из Силезии; прусские войска заняли графство Глацкое и приблизились к баварской армии, которая находилась в Богемии, где курфюрст Баварский принял титул богемского короля и потом отправился в Мангейм — ждать, пока его выберут в австрийские императоры.

Австрийский двор, который преследовал цель перессорить союзников, поторопился распустить слух о Клейн-Шеллендорфском трактате.

Такое вероломство возмутило Фридриха (весьма характерно для прусского короля: заключив втайне от своих союзников сепаратный мир с врагом, он оскорбился лишь тем, что обстоятельства этого были разглашены перед Францией и Баварией), и он почел себя вправе также нарушить свои условия. Он отправился в Бреслау и 7 ноября назначил день торжественного восшествия на престол и присяги.

К этому дню в Бреслау собралось 4000 депутатов ото всех городов и ведомств Силезии. Под колокольный звон и радостные крики народа Фридрих в золоченой карете, запряженной восемью парадными лошадьми, подъехал к ратуше, перед которой стояла в строю вся его гвардия и где все государственные чины были собраны и ожидали его прибытия. Он вошел в тронную залу. Там для него наскоро приготовили трон из старого императорского кресла. У вышитого на нем двуглавого орла была снята одна голова, а на грудь его был помещен вензель Фридриха: таким образом герб австрийский сделался прусским.

В течение полутораста лет, со времен императора Маттеуса, Силезия не видала подобного торжества: можно себе представить, какое сильное впечатление оно должно было произвести на народ.

Фридрих взошел на ступени трона в своем обыкновенном воинском мундире, безо всех королевских регалий. Фельдмаршал Шверин забыл принести государственный меч, который должен был держать по правую руку короля.

Фридрих вынул из ножен свою шпагу, ту самую, которой была завоевана Силезия, и подал ее фельдмаршалу.

Министр Подевильс произнес краткую, но сильную речь, приличную случаю. В ней он от имени короля обещал силезцам сохранение всех их прав, защиту и помощь. Потом он громко прочел присягу, (все присутствующие повторили ее за ним) и, наконец, каждый поодиночке подходил к трону, клал руку на Евангелие и целовал государственный меч в знак преданности и повиновения. Громкое «Да здравствует король Фридрих, наш герцог (имеется в виду титул герцога Силезского, ранее принадлежавший Габсбургам. — Ю. Н.) и повелитель!» заключило церемонию. Король снял шляпу в знак благодарности и удалился. Затем был дан народу праздник, а вечером на всех окнах и на улицах заблистали щиты и транспаранты с различными радостными надписями и эмблемами.

За этим днем последовал ряд праздников, на которых Фридрих сумел привязать к себе все сословия своей «любезностью и добротой».

Но более всего восхитил и расположил к нему силезцев его великодушный поступок. По обыкновению города представили ему, как новому герцогу, «хлеб-соль», состоящую из бочки золота. Так велось с давних времен. Фридрих отказался от этого подарка.

«Эта страна, — говорил он, — слишком пострадала от войны, чтоб я мог принять от нее такую жертву. Напротив, я сам помогу народу в его нуждах, чтобы он не имел причины роптать на перемену правительства».

Манифестом от простил крестьянам податные долги, приказал им выдать хлеб на посев и раздать беднейшим семействам необходимые суммы на поправку и обзаведение. Дворянам он дал новые звания и чины. Католическому духовенству была дарована полная свобода строить латинские церкви и отправлять богослужение по римскому обряду.

«Облагодетельствовав» таким образом завоеванную страну, Фридрих 12 ноября возвратился в Берлин.

Итак, к этому времени инициатор конфликта — прусский король — уже вышел из затеянной им игры и подсчитывал трофеи: Мария Терезия, оказавшаяся в безвыходном положении, заключила в сентябре 1741 года перемирие с Пруссией и уступила Фридриху Нижнюю Силезию. Так прусский король реализовал провозглашенный им принцип политики: «Сначала взять, а потом вести переговоры». Заключению договора в Клейн-Шеллендорфе предшествовали сложные дипломатические маневры Фридриха, который стремился добиться от России и Англии гарантий невмешательства в войну за Австрийское наследство. В России он делал ставку на практически управлявших этой страной приближенных правительницы Анны Леопольдовны — Миниха и Остермана, обещая последнему деньги и земельные владения в… Силезии.

Прусскому королю было очень важно заполучить такие гарантии у двух ведущих европейских стран, не вовлеченных еще в конфликт. Фридриху это позволило бы связать их обязательствами не участвовать в войне на стороне Австрии, а самой Пруссии — сохранить завоеванное и продолжать политику балансирования. В начале 1741 года Фридрих писал своему министру иностранных дел Подевильсу: «…имея возможность опереться на Россию и Англию, мы не имеем никакой причины торопиться с соглашением с Тюильрийским двором; следовательно, нужно водить его за нос, пока окончательно не станет ясен вопрос о посредничестве». Когда же посредничество не удалось, Фридрих резко изменил политику и пошел на сближение с Францией, добиваясь в качестве непременного условия союза выступления Швеции против России, с тем чтобы отвлечь ее от помощи Австрии.

Понимая заинтересованность Версаля в союзнике против Австрии, прусский король в июне 1741 года почти ультимативно заявил французскому посланнику Валори: «Маркиз Бель-Иль не решится, конечно, отрицать, как он обещал мне, что они [шведы] нападут на русских в Финляндии, лишь только я подпишу трактат с Францией. Теперь все готово для этого, а Швеция продолжает выставлять разные затруднения. Предупреждаю, что трактат наш рассыплется в прах, если вы не одержите полного успеха в Стокгольме; ни на каких других условиях я не соглашусь быть союзником вашего короля».

Как уже говорилось, в июле 1741 года Швеция объявила России войну, а 25 ноября был совершен государственный переворот в пользу Елизаветы. Для Фридриха события в России явились полной неожиданностью: прусский посланник А. Мардефельд прозевал заговор Елизаветы и сам переворот. Впрочем, Фридрих не очень тужил об участи своих родственников из Брауншвейгского дома, руководствуясь высказанным им ранее принципом, что «между государями он считает своими родственниками только тех, которые друзья с ним». Более того, впоследствии, когда ему понадобилось добиться расположения Елизаветы, он (через Мардефельда и русского посланника в Берлине П. Г. Чернышева) советовал императрице выслать Брауншвейгскую фамилию как можно дальше от Риги.

Узнав о перевороте, Фридрих даже обрадовался, ибо считал, что новым властителям России будет не до прусских действий в Европе. В начале 1742 года он писал Мардефельду, что смена власти в России все же не в пользу Англии и Австрии, поддерживавших тесные связи с правительством Анны Леопольдовны. Король рекомендовал своему послу в Петербурге внимательно следить за происками дипломатов этих стран и советовал особенно не упускать из виду «некоего лекаря Лестока». «О нем, — писал Фридрих, — я имею сведения как о большом интригане… уверяют, будто бы он пользуется расположением новой императрицы. Важные дела подготавливаются нередко с помощью ничтожных людей, а потому (если это справедливо) государыня доверяет этому человеку, и, если не удастся сделать его нашим орудием, вам нужно учредить за ним бдительный надзор, чтобы не быть застигнутым врасплох». На этот раз Мардефельд был начеку и вскоре сошелся с Лестоком. В марте 1744 года Фридрих писал Мардефельду уже как об обычном деле: «Я только что приказал господину Шплитгерберу передать вам 1000 рублей в уплату второй части пенсиона господина Лестока, который вы не замедлите выплатить, присовокупив множество выражений внимания, преданности и дружбы, которые я к нему питаю».

Свержение правительства Анны Леопольдовны, как и предполагал Фридрих, привело к некоторым изменениям во внешней политике России. В русско-английских и, прежде всего, в русско-австрийских отношениях, которые особенно поддерживал низвергнутый канцлер Анны А. И. Остерман, наступило заметное охлаждение. Зато нормализовались отношения с Пруссией. В марте 1743 года состоялось подписание Петербургского союзного трактата, по которому стороны обязывались помогать друг другу в случае нападения третьей державы на одну из них. Не возражала Елизавета и против заключения брака наследника шведского престола с сестрой Фридриха.

Но самой большой победой Фридрих считал неожиданное решение Елизаветы женить своего племянника — наследника престола Петра Федоровича на Софие Августе Фредерике, дочери прусского генерала герцога Христиана Августа Ангальт-Цербстского. Когда стало известно, что Елизавета хочет видеть юную избранницу в России, Фридрих сделал все возможное, чтобы внушить матери принцессы княгине Иоганне Елизавете, какие цели должна она преследовать, отправляясь в Россию. Сделать это было нетрудно, ибо, писал В. А. Бильбасов, «цербстская княгиня, как и большинство мелких владетельных особ Германии в то время, боготворила Фридриха, его глазами смотрела на политические дела и его желания принимала за подлежащие исполнению приказания. Она не сомневалась, что эти желания благотворны, раз они высказаны Фридрихом».

Фридрих поставил перед Иоганной Елизаветой задачу добиваться совместно с Лестоком, Брюммером и Мардефельдом заключения выгодного для Пруссии тройственного союза России, Швеции и Пруссии, а также непременного свержения вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина.

Заручившись союзным соглашением с Францией и полагая, что Россия будет полностью занята своими внутренними делами, Фридрих в середине декабря 1741 года нарушил перемирие и напал на Австрию.

Поход 1742 года

Очень удачно действовала баварская армия осенью 1741 года. Мы видели, что Карл Альбрехт дошел почти до Вены. Действуя скоро и решительно, он без всякой потери мог бы достигнуть своей цели и сесть на престол Австрии в самой ее столице. Впоследствии, имея империю и все ее средства в руках, он мог бы поддержать свое право и, удовлетворив союзников уступкой нескольких областей, прочно утвердиться на императорском престоле. Союзники шли на Вену, все еще надеясь, что Фридрих им поможет.

Но совет, данный Марии Терезии хитрым англичанином, возымел уже свое действие. Слухи о Клейн-Шеллендорфском трактате возбудили в союзниках зависть, подозрение и недоверчивость. Увлекаясь этими чувствами, курфюрст Баварский вдруг переменил свой план и вместо того, чтобы овладеть столицей империи, оставил Австрию и направил свои войска на Богемию, опасаясь, чтобы Август III не опередил его и не приобрел этой страны в свою пользу.

Французы, баварцы и саксонцы быстро установили контроль над Западной и Центральной Богемией. Карл Альбрехт стремительно подступил к Праге. После двенадцатидневной осады (26 ноября) он взял город. По примеру Фридриха 19 октября Карл короновался в соборе Святого Витта королем богемским и принял присягу новых своих подданных. Оттуда он отправился в Мангейм, чтобы достигнуть главной своей цели, короны императора.

24 января 1742 года желание его исполнилось: он был избран в римские императоры под именем Карла VII. Но приобретя таким образом тень власти, он навсегда утратил действительную власть: он носил титул императора, а императорский престол находился в чужих руках.

В своем стесненном положении Мария Терезия обратилась к венграм и назначила в Пресбурге (нынешняя Словакия до 1918 года входила во владения Венгерского королевства как части империи Габсбургов) государственный сейм. Она явилась на престоле в национальном костюме венгерских королей (Мария Терезия в то время не являлась императрицей, став ею лишь позднее в качестве жены своего супруга — императора Франца I. В 40-е годы она носила титулы эрцгерцогини Австрийской и королевы Венгерской), держа на руках своего младенца-сына (впоследствии императора Иосифа II). В кратких, но полных искреннего чувства словах она изложила печальное свое положение. Ее молодость, красота и пережитые несчастья возбудили в венграх неимоверный энтузиазм. Магнаты выхватили сабли из ножен и, подняв руку в знак клятвы, с воодушевлением воскликнули: «Жизнь и кровь за нашу королеву! Да здравствует Мария Терезия!»

За клятвой вскоре последовало и дело. Половина Венгрии встала под ружье. Пятнадцать тысяч дворян соединили под свои знамена многочисленные иррегулярные толпы кроатов, пандуров, валахов и тирольцев. Тем временем к боям против франко-баварцев В Богемии готовилась новая армия во главе с супругом императрицы — Великим герцогом Францем Лотарингским. Дополнительные силы из «германских» провинций империи сосредотачивались и в Вене.

Основные наличные силы были сведены в армию под командованием фельдмаршала графа Людвига Антона фон Кхевенгюллера, которая имела задачей перенесение боевых действий на территорию противника — в Баварию. Последствия не заставили себя ждать: небольшой франко-баварский заслон, который не последовал за Карлом Альбрехтом в Богемию, был изгнан из Австрии. 27 декабря Кхевенгюллер пересек баварскую границу и «в самый день провозглашения Карла императором венгры завоевали его собственную столицу Мюнхен. Венгры опустошали Баварию с ненасытной жаждой мести». Тем временем вторая армия под командованием младшего брата Франца — фельдмаршала принца Карла Лотарингского приготовилась к тому, чтобы покончить с оккупацией Богемии отрезанными от своего тыла баварцами. Всякому стало ясно, что вслед за Богемией австрийцы вторгнутся и в Силезию.

Эти обстоятельства заставили Фридриха теснее примкнуть к его союзникам и подумать об их выгодах, тем более, что Австрия уже всюду трубила о Клейн-Шеллендорфском договоре, а между тем и не думала о заключении действительного мира с Пруссией. Надлежало оправдать себя в глазах союзных держав, и Фридрих решился снова взяться за оружие.

Однако к тому времени обстановка изменилась в корне: запланированное объединение прусских, французских и баварских войск не состоялось, так как баварцы стали быстро отходить на запад для защиты своей страны. Французская же армия де Брольи была слишком слаба для того, чтобы покинуть укрепленные предместья Праги и выступить против австрийцев в полевом сражении.

Чтобы отвлечь австрийские войска от Баварии, Фридрих (пожинавший плоды своих «дипломатических успехов») намерен был вторгнуться в Моравию, но так как последняя, по предварительным условиям, была уже обещана саксонскому курфюрсту и польскому королю Августу III, то он желал как можно более пощадить свое войско и потому хотел вытребовать главную армию для этого завоевания у Саксонии.

Отпраздновав в Берлине 6 января свадьбу своего брата, принца Августа Вильгельма, он немедленно отправился в Дрезден.

Но Фридрих скоро увидел, что достигнуть цели не так легко, как он думал. Сластолюбивый и беспечный Август III утопал в неге и удовольствиях; всеми государственными делами управлял его именем хитрый и корыстный министр, граф Брюль, который был на тайном жалованье у Австрии и неохотно одобрял все то, что могло служить ее ущербу. «Кроме того, Брюль, как и все мелочные души перед величием гения, чувствовал себя неловким и униженным в присутствии Фридриха и потому питал к нему тайное недоброжелательство».

Но Фридрих с первых слов понял своего антагониста и решил против него действовать его же оружием — дипломатическими хитростями.

Созвана была конференция в королевских покоях Августа. Кроме Фридриха и Брюля, в ней участвовали и некоторые саксонские генералы. На каждое предложение Фридриха Брюль находил возражения и ловкие увертки, которые Фридрих однако тут же опровергал самыми ясными доводами. Несогласия продолжались до тех пор, пока не вошел король Август III, заглянувший в конференц-зал случайно, как иногда богатый барин, сквозь дверь, бросает взгляд на потолок, который ему расписывает искусный живописец.

Брюль воспользовался обменом обычных вежливостей между королями и, зная характер своего государя, поспешно сложил карту Моравии, которая была развернута на столе. Фридрих пригласил Августа III присесть к столу, опять спокойно развернул карту и попытался растолковать Августу, на что были нужны его войска и как важны для него должны быть предполагаемые операции. Август слушал и на все вопросы Фридриха отвечал только «да», «это так», «конечно», но на лице его, наконец, стали появляться нетерпение и скука. Брюль, который мучился, как при пытке, в продолжение всей этой сцены, воспользовался счастливыми признаками монаршей скуки: в первую удобную минуту молчания он вынул часы из кармана и ловко заметил, что сейчас начнется опера.

Для Августа такое известие было слишком важно, чтобы он мог еще пожертвовать несколькими минутами. Он поспешно встал, но Фридрих, в свою очередь, воспользовался его нетерпением и не выпустил бедного короля до тех пор, пока тот не одобрил его плана и не объявил своего согласия.

Итак, во главе саксонской армии Фридрих пошел через Богемию в Моравию. В Ольмюце он соединился с корпусом прусского войска, которое, по его распоряжению, выступило в Моравию из Силезии. Первые дела были увенчаны успехом. Пруссаки проникли в Австрию. Гусары Цитена, составляя авангард, достигли почти самой Вены, и столице империи угрожала вторичная опасность.

Но вскоре Фридрих убедился, что все успехи не приведут его к желанной цели. Саксонцы портили самые лучшие его комбинации, мешали и вредили его действиям на каждом шагу. Саксонские генералы неохотно соглашались на его предложения, исполняли их вяло и нерадиво, а само войско думало больше о грабежах, чем о мужественной борьбе с неприятелем.

Фридриху понадобилось осадить крепость Брюнн (ныне Брно). Он потребовал у Августа необходимую для осады артиллерию. Август отвечал, что у него нет денег на орудия, а в то же самое время заплатил 400 тысяч талеров за весьма редкий зеленый бриллиант, который купил для знаменитой своей «Зеленой кладовой» в Дрездене.

Это выводило Фридриха из себя, и он дал слово никогда не действовать с помощью союзников или соединяться только с такими войсками, которые будут находиться в полном его распоряжении.

Между тем и австрийская армия вступила в Моравию. Фридрих принял решительные меры к обороне, но саксонские солдаты везде оказывались непокорными, трусами, а иногда даже и изменниками.

Потеряв терпение, Фридрих решил оставить намерение завоевать Моравию и, собрав свое войско, вывел его в Богемию, где стояла главная фридриховская армия.

Саксонский министр Бюлов, сопровождавший Фридриха в походе, старался всеми мерами отговорить короля от этого решения. Но Фридрих был неумолим. «Кто же доставит королю Августу моравскую корону, если вы нас оставите?» — воскликнул Бюлов. «Любезный друг, — отвечал Фридрих, — короны сперва добываются пушками, а потом украшаются бриллиантами».

Во время этих действий в Моравии другой корпус прусской армии под начальством принца Дессауского овладел крепостью Глац, и принц от имени короля принял присягу на подданство и верность всего графства Глацкого.

Фридрих разделил свою армию на два корпуса. Первый, под предводительством принца Ангальтского и фельдмаршала Шверина, он расположил в укрепленном лагере при Ольмюце, а другой разместил в Богемии между Эльбой и Сазавой.

Здесь прусские войска провели четыре месяца в совершенном бездействии. Фридрих душевно (думаю, что Кони надо бы взять это слово в кавычки) желал мира, и переговоры с Австрией начались снова; англичане приняли на себя посредничество. Но теперь им еще труднее было привести обе стороны к согласию. Фридрих неотступно требовал всю Силезию и графство Гладкое; Австрия, со своей стороны, несколько ободренная своими первыми успехами и надеясь на Венгрию и Францию, с которой вела тайные переговоры, неохотно соглашалась на такую значительную уступку.

Фридрих решил еще раз попытаться оружием принудить венский кабинет к уступке. Случай помериться силами скоро представился.

Брат мужа Марии Терезии, принц Карл Лотарингский, отличный и смелый воин (не в пример самому Францу), вместе с опытным фельдмаршалом Кенигсеком повели значительную армию через Дейчброд и Цвитау в Богемию. Они намеревались: мимоходом разбить пруссаков (число которых они посчитали вдвое меньше, чем оно было на самом деле), захватить их магазины в Нимбурге и потом отнять Прагу у французов и баварцев. Возникла прямая угроза коммуникациям прусской армии в Моравии, поэтому было принято решение возвращаться в Силезию.

Чтобы предупредить удар, Фридрих с авангардом 15 мая двинулся вперед, а принцу Леопольду Дессаускому приказал следовать за собой малыми переходами. В то же время он просил маршала Брольи, который с французскими отрядами стоял на Влтаве, присоединиться к его армии. Де Брольи отвечал, что не имеет на то предписания, но что тотчас же отправит эстафету с запросом в Париж и, получив разрешение своего правительства, немедленно последует за королем. Фридриху нельзя было медлить, и он решил действовать один.

Он продолжал поход, но едва вступил в Куттенбсрг, как принц Лотарингский повернул вправо, чтобы не встретиться с Фридрихом, и затем прямо пошел на принца Дессауского.

Принц Леопольд наскоро составил план действия, послал известить короля о перемене обстоятельств и расположил войска. К восьми часам утра 17-го числа король прибыл со своим авангардом и нашел обе армии в боевом порядке и в готовности вступить в битву. У пруссаков имелось более восьмидесяти орудий, что давало им значительный перевес над неприятелем, артиллерия которого была довольно слаба. Прусская армия расположилась на высотах, за местечком Хотузиц: она состояла из 30 тысяч человек; австрийцев было 40 тысяч. Фридрих сам распоряжался битвой; а австрийские военачальники действовали отдельными корпусами, каждый по своему усмотрению.

Битва длилась с восьми часов утра до двенадцати. Австрийская конница начала атаку. Она была встречена пушечным громом. Первым беспорядком, произведенным тремя залпами, воспользовалась прусская кавалерия, которая нагрянула на атакующих с фланга и опрокинула их. Но от этого стремительного маневра поднялась такая сильная пыль, что пруссаки не могли рассмотреть врага и таким образом лишились всех выгод своей контратаки. Потеряв ориентировку, фридриховские кавалеристы не сумели решительно атаковать австрийскую пехоту и были отброшены ружейным огнем.

После этого Кенигсек повел пехоту своего правого крыла против прусской инфантерии, довольно невыгодно поставленной близ Хотузица. Несмотря на все содействие прикрывавшей ее конницы, она должна была отступить. Австрийцы овладели местечком Хотузиц и зажгли его со всех концов.

Но вместо пользы они причинили себе значительный вред: пламя и сильный дым совершенно разделили обе армии; австрийцы вынуждены были остановить свое преследование, между тем пруссаки получили время для перегруппировки и восстановили порядок. Во время этого замешательства Фридрих с неимоверной быстротой атаковал левое крыло неприятеля, потеснил австрийскую конницу на ее правое крыло так, что она помешала собственной пехоте занять свои позиции и «произвела величайшую суматоху».

Между тем, чтобы отвлечь остальную часть неприятельской армии, находившейся близ Хотузица, и отнять у нее возможность подоспеть на помощь атакованным частям, Фридрих ложным маневром своей пехоты обнажил перед неприятелем свой вагенбург и парк. Австрийцы с жадностью кинулись на обозы и пороховые ящики и таким образом были отрезаны от главной армии. Этим ловким маневром Фридрих выиграл битву за три часа. Австрийцы обратились в бегство в величайшем беспорядке, несмотря на то что изо всей прусской пехоты только четыре полка были в деле. Стойкость этих частей, поддержанных, правда, огнем 76 пушек, развернутых против левого фланга австрийцев, сыграла важнейшую роль в сражении.

У бегущих было отнято 8 пушек, множество солдат и офицеров захвачено в плен. Остальная часть армии Карла Лотарингского отступила в порядке, однако общие ее потери составили 18 орудий и 12 тысяч человек пленными. Между последними находился австрийский генерал Полланд, который был тяжко ранен и не мог следовать за ретирующейся армией. Фридрих посетил его в палатке, специально для него разбитой, утешал умирающего надеждой на выздоровление, приставил к нему лучших полковых врачей и в обмен за свое участие узнал от него, что Франция ведет с Австрией тайные переговоры с намерением вступить в союз.

Это известие несколько обеспокоило и раздражило Фридриха. Изо всех нимфенбургских союзников одна Франция могла служить ему некоторой опорой, но и с ее стороны он испытывал вероломство. Такие обстоятельства заставили его подумать о прекращении войны с Австрией, тем более, что из восьми миллионов талеров сохранной казны, завещанной ему отцом, теперь оставалось в наличности не более полутора: шесть миллионов с половиной были потрачены на завоевание Силезии. Стало быть, продолжение войны могло сделаться тягостным для его казны и страны, а это никак не согласовывалось с правилами и образом мыслей короля.

В Хотузицкую битву Пруссия потеряла 4 тысячи человек убитыми и ранеными. Кроме того, примерно 1000 человек попали в плен. Урон Австрии, не считая указанного ранее числа пленных, «простирался» до шести тысяч. Фридрих очень хорошо знал, что этой победой обязан не столько своей распорядительности и военным талантам своих генералов, как одному из тех непостижимых случаев, которые само провидение посылает для решения судеб мира; не менее того он гордился ею, потому что этот новый блистательный успех приближал его к желанной цели. Среди поля битвы обнял он принца Леопольда и произвел его в генерал-фельдмаршалы. Всем генералам и офицерам был роздан орден «За достоинство» (Pour le Merite), солдаты получили денежные награды.

С самого поля битвы Фридрих отправил посольства ко всем своим союзникам с известием о победе. Королю французскому он адресовал следующие строки: «Ваше величество! Принц Лотарингский на меня напал, и я разбил его!»

Курфюрст Баварский, или император Карл VII, пришел в такой восторг при этом известии, что возвел прусского посланника, барона Шметгау, со всем его потомством в графское достоинство империи. Король Август III, получив также извещение о победе Фридриха, спросил посла: «А каково действовали мои саксонцы?» Добрый король и не знал, что его войска совсем не участвовали в этой войне.

Победа союзников над Австрией была близка, как никогда.

Но тут Фридрих вступил в тайные переговоры с Марией Терезией и в июне того же года заключил Бреслауский мир, по которому к Пруссии перешла почти вся Силезия. После Хотузица королева поняла, что борьба с Фридрихом может завести ее слишком далеко — надлежало решиться на уступку. В лагерь при Заславле, где находилась главная квартира Фридриха, был отправлен английский посол лорд Гиндфорт как посредник и миротворец. Фридрих уполномочил своего министра графа Подевильса окончить дело по его усмотрению. Переговоры начались в Бреслау 11 июня 1742 года. Условия мира были следующие.

Мария Терезия уступала Пруссии Верхнюю и Нижнюю Силезию и графство Глац, за исключением городов Троппау, Егерсдорфа и горной цепи по ту сторону реки Оппы. Пруссия за то принимала на себя австрийский долг в 1,1 миллиона ренхеталеров, занятых у Англии под залог Силезии.

Тотчас после обмена обоюдными «ратификациями» прусские войска вышли из Богемии; часть их через Саксонию перешла в бранденбургские владения, другая заняла границы Силезии, чтобы защищать вновь приобретенные провинции. Фридрих объявил своей армии о заключении мира, дал офицерам великолепный обед и первый провозгласил тост за здравие и счастье Марии Терезии.

До своего отъезда в Берлин он сперва объехал все крепости в Силезии, приказал их исправить, а некоторые города вновь укрепить. Из Бреслау он написал в Берлин следующее письмо:

«В восемь дней я кончил больше дел, чем комиссионеры дома „Австрия“ наделали их в восемь лет. И почти все мне удалось довольно счастливо. Я исполнил все, чего требовала честь моего народа, теперь приступаю к тому, чего требует его счастье. Кровь моих воинов для меня драгоценна: закрываю все каналы, из которых она могла бы еще пролиться».

В Берлин Фридрих прибыл 12 июля, а 28-го мир Пруссии с Австрией был окончательно заключен и подписан. Англия приняла на себя ответственность за точное исполнение договора. В Берлине мир был отпразднован торжественным образом, и жители столицы «всячески старались высказать свой восторг и любовь к победоносному своему монарху».

Вслед за тем все союзные дворы были извещены о заключении мира. Можно себе представить, какое волнение произвело это событие в европейских кабинетах. Когда Валори в ответ на сообщенную королем ошеломляющую новость сказал, что это обман, Фридрих позволил себе пошутить: «Но это значит не обманывать, а только выпутаться из дела».

Больше всех был поражен Флери. Старый политик не мог перенести мысли, что Фридрих, ученик в государственной науке, которого он хотел употребить как орудие для своих целей, перехитрил его. Он не верил глазам своим и несколько раз принимался перечитывать рескрипт прусского короля, почти не скрывая своей растерянности. Он писал Фридриху: «Я питал столь безграничное доверие к неоднократно повторявшимся обещаниям Вашего величества не предпринимать ничего иначе, как по соглашению с нами, и мы, со своей стороны, так верно соблюдали заключенный трактат, что не могу выразить изумления, с которым я узнал о неожиданной перемене в Вашем образе действий… Я слишком хорошо знаю прямой и благородный образ мыслей Вашего величества и не могу допустить малейшего подозрения, что Вы хотите нас оставить!»

Фридрих изложил кардиналу Флери необходимость такой меры и все причины, которые побудили его к решительному шагу; ответ был ясным и бесцеремонным: «Справедливо ли укорять меня за то, что я не намерен еще двадцать раз драться за французов? Это было бы работой Пенелопы, ибо маршал Брольи поставил себе правилом разрушать то, что созидали другие. Следует ли сердиться на меня за то, что для собственной безопасности я заключил мир и постарался высвободиться из союза?»

Кардинал на это возразил, что пишет ответ свой слезами и, скрипя зубами, заключил письмо так: «Ваше величество делаетесь теперь судьей целой Европы: это самая блистательная роль, какую Вы могли принять на себя».

В беседе с Иорданом Фридрих заявил, что «этот шаг стоил ему большой борьбы с самим собой». «Но что делать, — прибавил он, — где между необходимостью обмануть или быть обманутым нет середины, там для монарха только один выбор».

Несмотря на заключение мира, Мария Терезия была в совершенном отчаянии; она говорила, что «у нее из венца вынули драгоценнейший камень», и «если верить лорду Робинсону, то добрая королева плакала каждый раз, когда встречала силезца; но, к несчастью, почтенный джентльмен любил иногда приукрасить речь свою невинной риторической фигурой».

Итак, в боевых действиях наступил перерыв. Поскольку прусская армия была сильно расстроена войной, Фридрих, воспользовавшись передышкой, прежде всего занялся приведением ее в порядок, пополнением и укомплектованием своих полков. Прошедшие кампании дали ему большой полководческий опыт и открыли множество недостатков в армии, которые следовало спешно исправить. В то же время Фридрих увидел ряд преимуществ своих войск перед армией Габсбургов — эти преимущества надлежало всемерно развивать. В одном из своих стихотворений он заметил: «Чтобы государство не теряло своей славы, и на лоне мира должно заниматься военной наукой».

Эту «пиитическую» мысль король старался оправдать и на деле. Дурное устройство кавалерии было им вполне испытано в Силезскую войну. В этом роде войск Австрия имела над ним значительный перевес: венгерские гусары и вообще все иррегулярные конные формирования габсбургской армии тогда почитались образцовыми. Во время кампаний 1740–1742 годов Фридрих по достоинству оценил эти преимущества противника.

Итак, первой его заботой стала реорганизация прусской кавалерии (оставленной его отцом безо всякого внимания) по австрийскому образцу. Он утроил ее численность против прежней, устраивал непрерывные маневры и, с помощью Винтерфельда и особенно Иоганна Цитена, скоро довел свою конницу, особенно гусар, до высокой степени совершенства.

Как пишет Кони, «эти воинские заботы Фридриха… занимали его так сильно не потому, что он увлекся своими успехами и пристрастился к войне, но потому, что кусок, вырванный им из лап австрийского орла, был слишком лаком и должен был возбудить зависть в других державах. Он предвидел, что последствия Силезской войны поведут за собой еще новые брани и торопился быть готовым на всякий случай, чтоб лицом встретить каждого нового неприятеля».

Он устраивал своим войскам частые смотры, муштровал их, придумывал разные изменения в обмундировании и в тактических приемах, приучал их к быстрым и неожиданным маневрам. Постепенно из своей армии, еще недавно довольно типичной для Европы середины века, он сделал послушную, органичную машину, страшную для врагов.

Второй заботой короля стало укрепление Силезии, которая длинной полосой протянулась вдоль границ его врагов — Саксонии и Австрии. Количество крепостей было увеличено, многие города обнесены новыми стенами, старые укрепления исправлены и расширены.

На возвышенности в окрестностях Нейсе, в том самом месте, где Фридрих сам навел первую пушку на крепость, он основал новый форт. 30 марта 1743 года он лично присутствовал при закладке и своей рукой положил первые камни, соблюдая при этом масонские обряды, так что церемония закладки стала как бы собранием Королевской ложи «вольных каменщиков» Пруссии и Силезии, в которой Фридрих занимал степень гроссмейстера. Все постройки силезских укреплений производились под руководством инженер-генерал-майора фон Вальраве.

Впоследствии он был осужден за огромные растраты и казнокрадство. Умер в 1773 году в заключении в одном из магдебургских казематов, который сам и построил. Все свое огромное состояние он завещал королю, который, правда, приказал раздать его бедным офицерам. На вопрос магдебургского губернатора, где король прикажет похоронить Вальраве, Фридрих ответил: «Хорони его, где хочешь, только не в крепости: я не верю этому плуту даже после смерти».

Пограничный город Глац был превращен в одну из сильнейших крепостей Силезии; особое внимание Фридрих обратил на укрепление города Козеля, расположенного близ австрийской границы: он стал одним из главных пунктов пограничной линии. Магистрату и жителям Бреслау были оставлены все его старинные привилегии, а сам город получил статус третьей прусской столицы (после Берлина и Кенигсберга). Все изгнанные австрийским правительством за религиозные убеждения получили право вернуться в Силезию, а для дряхлых и увечных солдат были заведены инвалидные дома.

Поразительная разносторонность увлечений Фридриха и довольно противоестественная тяга к смешиванию «ратного и духовного» нашли отражение в его письме к Вольтеру, написанному в этот период:

«Во-первых, я увеличил силу государства пятнадцатью батальонами пехоты, пятью эскадронами гусар и одним эскадроном лейб-гвардии и положил основание нашей новой академии. Вольфа, Маунерцня, Вокансона и Альгаротти я уже приобрел; от Гравесанда и Эйлера жду ответа. Я учредил новый Департамент мануфактур и торговли и теперь зазываю на службу живописцев и ваятелей. Но всего труднее для меня основать во всех провинциях новые хлебные магазины, которые могли бы снабдить все государство хлебом на полтора года».

Наконец, в это же время владения Фридриха несколько увеличились: в 1743 году, после смерти последнего графа Остфрисландского, король присоединил его вотчину к Пруссии, так как Бранденбургский дом получил на эти земли императорскую инвеституру еще в 1644 году. Маленький Остфрисланд спустя два года после этого события стараниями Фридриха совершенно изменила свой вид: благодаря присоединению к Пруссии, его промышленность и торговля развились с необыкновенной быстротой.

Кампании 1743–1744 годов

Бреслауским миром завершилась первая Силезская война, но война за Австрийское наследство только разгоралась. К середине 1742 года к Австрии открыто примкнули Англия, Голландия, а также Пьемонт и Саксония. Особенно насыщены событиями были 1744 и 1745 годы.

Бреслауский мир завершил участие Фридриха в войне за Австрийское наследство. Это развязало руки Габсбургам: после прекращения военных действий в Силе-зии Австрия и ее союзники активизировались на других театрах. В июне 1742 года принц Карл Лотарингский, вернувшись из Силезии, осадил французов в Праге. К концу 1742 года австрийские войска заняли ранее захваченную Карлом Альбрехтом Богемию (осень) и его собственные владения — Баварию, вытеснив франко-баварские войска из Богемии. В июне 1743 года англоголландские войска одержали победу над французами на реке Майн. Летом следующего года австро-английская армия вступила в Эльзас, а австрийцы вторглись в Неаполитанское королевство, где потерпели поражение от испано-неаполитанских войск.

В августе французы вторглись во франконские владения Габсбургов на западе Германии. Маршал Жан Мальбуа перешел Рейн и двинулся на Амберг. Тогда принц Карл снял осаду с Праги и в октябре направился навстречу французам, стремясь соединиться со все еще находящимися в Баварии войсками Кхевенгюллера. Остаток осени прошел в сложном маневрировании в Баварии и Богемии: после неудачной демонстрации под Прагой Мальбуа двинулся к Дунаю, стремясь достичь района западнее Регенсбурга. Поскольку австрийцы вновь стали концентрировать силы для штурма Праги, де Брольи передал войска под командование Бель-Иля, а сам возглавил армию Мальбуа. После этого де Брольи быстро занял почти всю Баварию, вынудив принца Карла и Кхевенгюллера уйти к Линцу и Пассау с задачей прикрыть подступы к Вене. Австрийский корпус под командованием князя Иоганна фон Лобковица остался под Прагой. Лобковиц искусно применил тактику «выжженной земли», полностью опустошив сельские районы Богемии, чем лишил французов возможности пополнять запасы провианта.

По этой и другим причинам Бель-Иль 16–26 декабря был вынужден вывести свои войска из разоренной провинции, едва сумев спасти ее от голодной смерти. Французы темной ночью скрытно покинули город, оставив в нем «гарнизон» — 800 старых инвалидов под началом генерала Франсуа де Шевера. Этот ничтожный отряд наконец капитулировал и за самоотверженную защиту Праги ему было позволено уйти с воинскими почестями в Эгер, на соединение с французскими войсками. Тем временем армию Брольи австрийцы преследовали до самого Рейна.

Карл Баварский, почуяв опасность, вышел навстречу Брольи и соединился с ним на Дунайской равнине в Восточной Баварии. Вместе с баварцами пришли и имперские войска генерала Шекендорфа, набранные в разных мелких германских владениях (напомним, что муж Марии Терезии Франц все еще не был избран императором, в то время как Карл носил этот титул уже почти год).

Карл Лотарингский, очистив Богемию, решил вновь перенести боевые действия в Баварию. В апреле 1743 года началось вторжение австрийцев на земли Карла Баварского. Австрийцы выступили тремя колоннами: принц Карл двинулся к Дунаю, Кхевенгюллер — из района Зальцбур на юг Баварии, а князь Лобковиц — из Богемии к реке Нааб. Все это время союзники препирались, какую тактику им выбрать, однако 9 мая принц Лотарингский разбил имперско-баварскую армию генерала Шекендорфа при Земпахе и Бранау. После этого поражения и французы, и баварцы стали уходить из страны на запад. 8 июня принц Карл вторично взял Мюнхен, причем Мария Терезия, в отместку за то, что герцог Баварский годом раньше объявил себя королем Богемии, приняла присягу Мюнхена и всей Баварии.

Вскоре ситуация, в которой оказались союзники, обострилась еще больше. Король Англии и курфюрст Ганновера Георг II, ранее (по советам своего премьер-министра Уолпола) остававшийся безучастным свидетелем происходящих событий, внезапно пробудился к активности. В это время в Англии пришел к власти кабинет премьера Картрайта — ярого сторонника Прагматической санкции (читай: противника Франции). Поскольку Англия воевала с Испанией, пользующейся полной поддержкой Франции (в Испании уже больше тридцати лет правил дядя Людовика XV Филипп Бурбонский), Георг решил помочь австрийцам в войне против Версаля.

С этой целью Георг вступил в союз с Нидерландами в поддержку Прагматической санкции и к осени 1742 года собрал в своих ганноверских владениях на Нижнем Рейне армию в 50 тысяч человек из ганноверцев, англичан, голландцев и немцев. Эта, довольно пестрая, армия, получившая название «Прагматической», в феврале 1743-го (несмотря на протесты Карла VII и Фридриха) начала медленно продвигаться вверх по течению Рейна через Юл их и Кельн, а далее — через Майн в Неккарскую долину. Навстречу им со стороны Среднего Рейна выступила 60-тысячная французская армия маршала герцога Адриана де Ноайля с целью прикрыть отступление де Брольи. 27 июня у города Деттинген в долине Майна произошла битва, в которой французы были разбиты и ушли за Рейн (в английскую военную историю этот эпизод вошел как последний случай, когда монарх лично принял участие в бою — король Георг со шпагой в руке возглавил решившую исход боя контратаку англо-ганноверской пехоты). Наконец, весьма интересно, что во время битвы при Деттингене Англия все еще не находилась в состоянии войны с Францией.

В разгар этих событий Фридрих узнал крайне обеспокоившую его новость: в Вормсе между Австрией, Англией, Голландией и Сардинским королевством (сардинцы воевали против Испании — династической союзницы Франции) был заключен договор «о взаимном обеспечении владений». Вскоре в Берлине стало известно, что и Саксония присоединилась к этому договору, причем в тексте австро-саксонского трактата даже не упоминалось о статьях недавно заключенного Бреслауского мира. Фридрих понял все, а когда ему представили копии секретной переписки Георга с Марией Терезией, места для сомнений не осталось вовсе.

Мария Терезия жаловалась на то, что взамен возвращаемых Австрии территорий Силезии союзники забирают у нее в пользу короля Сардинии Пьяченцу и часть Миланской области. На это король Георг весьма холодно ответил: «Ваше величество, что хорошо брать, то хорошо и возвращать». Сомнений не было: союзники решили вновь отторгнуть у Пруссии Силезию. Надо было действовать — и немедленно.

Тем временем англо-голландские войска продолжали гнать из Германии французов; боевые действия переместились к Рейну. Франция и император Карл VII Баварский были вынуждены сделать Марии Терезии «чрезвычайно выгодные предложения», однако она решительно отвергла их. Интересам Австрии могло отвечать только одно решение — безоговорочный отказ Карла от имперской короны с последующим избранием главой Священной Римской империи мужа Марии Терезии — Франца Лотарингского. В этой ситуации Карл был вынужден обратиться за посредничеством и помощью к Фридриху, который с радостью согласился с этим, преследуя, разумеется, прежде всего свои собственные интересы.

Кони так пишет об этом: «Мыслью его было составить из маленьких германских владений союз, который мог бы парализовать перевес австрийских сил. Поэтому весной 1744 года он объехал Германию под предлогом посещения своих сестер в Ансбахе и Байрейте. Но трудно было уговорить мелких князей на такое предприятие: одни боялись, другие не понимали мысли Фридриха, третьи требовали денег. С большими усилиями удалось Фридриху, наконец, составить 22 мая так называемую Франкфуртскую унию. Цель которой была „даровать Германии свободу, императору престол, а Европе — мир“. Фактической же задачей унии стало завоевание Богемии в пользу императора Карла и… короля Пруссии Фридриха. К этому союзу он старался склонить главного врага Австрии Францию, войска которой находились еще в границах Германии и которая одна была в состоянии поддержать унию своими капиталами. Но версальский кабинет не соглашался на его предложения. Вследствие того большая часть союзников, боясь издержек, отступились от Франкфуртской унии.

После бесплодной переписки с французским кабинетом (всесильный кардинал Флери к тому времени умер и во Франции началось безраздельное правление фавориток Людовика XV) Фридрих решился отправить в Париж для личных переговоров графа Ротенбурга, который знал хорошо положение тамошнего двора и был в коротких связях со значительнейшими людьми, потому что сам прежде находился на французской службе.

Ротенбург очень удачно исполнил свое посольство. 5 июня 1744 года Франция, на основании Франкфуртской унии, составила с Пруссией Версальский трактат — оборонительный союз против Австрии, который должен был обеспечить права императора Карла VII. Франция обязалась выслать две армии, одну на Нижний, другую — на Верхний Рейн, против Англии и Голландии, а Фридрих должен был овладеть Богемией и защищать ее и Силезию от австрийского оружия» (Кони. С. 177).

Дальнейшие события, даже в изложении Кони, в новом свете показывают нам как старую, елизаветинскую, так и новую, екатерининскую политику России в отношениях с Пруссией. «Прусскому королю оставалось только обеспечить себя со стороны северных держав. С Россией он не мог войти в союз против Англии и Австрии, потому что при нашем дворе тогда слишком крепко держали сторону англичан, плативших нам за то огромные суммы денег. С Марией Терезией Елизавета Петровна находилась в дружеских отношениях. Причем первый министр ее, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, помогая императрице в ее внутренних преобразованиях, хлопотал только о том, чтобы сохранить мир России с соседями.

Фридрих придумал другое средство расположить Россию в свою пользу. Почти тотчас по вступлении своем на престол императрица избрала себе наследником сына старшей сестры своей Анны Петровны, Карла Петра Ульриха, владетельного герцога Гольштейнского. Объясняется это просто — пришедшая к власти в результате переворота императрица опасалась держать вдали от России внука Петра I, который имел больше, чем она, права на престол. В 1742 году он был вызван в Россию и, по принятии православного вероисповедания, наименован Петром Федоровичем. Фридрих сумел уговорить императрицу на брак его с принцессой Софией Августой Фредерикой Ангальт-Цербстскою (впоследствии известной как Екатерина Великая), которая была воспитана в Пруссии и родитель которой служил фельдмаршалом в прусском войске. Эти отношения доставили ему некоторое влияние на русский кабинет» (Кони. С. 179).

После того как Фридрих выдал свою сестру Ульрику за наследника шведского престола, отец последнего, правящий король Фридерик, присоединился к Франкфуртской унии как владетельный ландграф Гессен-Кас-сельский. Теперь король Пруссии был довольно силен и, главное, имел крепкие тылы. При таком соотношении сил, набравшись полководческого и боевого опыта, Фридрих вновь мог открыто померяться силами с могучей Австрией.

Тем временем стало ясно, что все угрозы принца Карла и короля Георга перенести военные действия на французскую территорию ни к чему не привели: союзники так и не смогли форсировать Рейн. В октябре 1743 года враждующие армии ушли на зимние квартиры. В начале 1744 года французы под командованием маршала принца Морица Саксонского попытались высадиться в Англии (предполагалось посадить на английский трон жившего во Франции традиционного претендента — принца Чарльза из свергнутой шотландской династии Стюартов), но эти планы провалились по причине плохой погоды и превосходства английского флота.

Наконец, в апреле Франция объявила Англии войну. Для действий против «прагматиков» Версаль выставил три армии. Главная (около 90 тысяч человек) под командованием короля Людовика XV приготовилась к вторжению в австрийские Нидерланды (Бельгию). Вторая армия под началом маршала Франсуа де Куаньи сосредоточилась на Среднем Рейне против войск принца Карла Лотарингского. Третья, которой командовал принц Луи Франсуа де Бурбон-Конти, приготовилась к вторжению в Северную Италию для совместных действий против Австрии совместно с испанцами.

Вторая Силезская война

Поход 1744 года

Хитрый французский военный министр д'Аржансон придумал довольно удачное средство, чтобы несколько воодушевить французские войска, терпевшие при недостатке средств и безвластии своих предводителей жестокие поражения в Германии. Он уговорил самого Людовика XV отправиться к армии, вступившей в Нидерланды. Личное присутствие короля сильно подействовало на солдат, и в короткое время ряд побед доставил в руки французов Менен, Ипр, Кнок и Фюрн и дал им средство проникнуть в Эльзас.

Но вторая французская армия на Верхнем Рейне, против которой действовал австрийский генерал Отто Фридрих фон Траун, была не так удачлива. Австрийцы теснили ее со всех сторон: Траун проник в Эльзас, а передовые его отряды переходили уже в Лотарингию. Карл Лотарингский, перехватив инициативу, 1 июля 1744 года форсировал Рейн возле Филиппсбурга (напомним, там, где Фридрих II принял боевое крещение) и перешел в наступление на Вайссенбург, отрезав французскую армию де Куаньи от ее баз в Эльзасе. Узнав об этом, король Людовик, начавший уже вторжение в Австрийские Нидерланды, оставил во Фландрии часть своих сил во главе с принцем Морицем Саксонским и пошел на юг, в Лотарингию. Воспользовавшись этим, Куаньи сумел пробиться к Страсбургу, где пополнил свои силы. Однако успехи французов продолжались недолго: в то время как Карл искусно маневрировал, стараясь помешать обеим французским армиям соединиться, Людовик заболел и выехал в Париж, после чего активность его войск заметно снизилась.

Казалось, пока все складывается благоприятно для Марии Терезии, но в этот момент новый удар нанесла Пруссия.

Фридриху нельзя было долее мешкать. Получив обещание не возражать, если часть Богемии отойдет к Пруссии, Фридрих нарушил Бреслауский мир и напал на Саксонию и Австрию. Началась вторая Силезская война (1744–1745). Разделив свое войско, состоявшее из 100 тысяч человек, на три большие колонны, он двинул их в Богемию, но предварительно издал манифест, которым увещевал богемцев не принимать никаких враждебных мер, называя свою армию «императорскими вспомогательными войсками». Одну колонну он сам повел через Саксонию, по левому берегу Эльбы; другую — наследный принц Дессауский Леопольд через Лаузиц; а третью двинул фельдмаршал Шверин из Силезии через Браунау. Два отдельных корпуса, один под начальством князя Дессауского, другой под командой генерала Марвица, в то же время прикрывали границы Бранденбурга и Верхней Силезии. Таким образом численность войск в распоряжении короля уменьшилась до 80 тысяч штыков и сабель.

Поход был направлен в Богемию. Мария Терезия, при первом известии о движении прусского короля, отозвала принца Лотарингского с Рейна, чтобы остановить прусскую армию. Фридрих это предвидел. План его заключался в том, чтобы французы последовали по стопам австрийцев и, тревожа их отступление, помешали бы им дойти до Богемии; вторая французская армия должна была вторгнуться в Вестфалию, чтобы прикрыть пруссаков со стороны Ганновера. Все было рассчитано верно: при деятельном содействии союзников успех был несомненный. Все расчеты Фридриха строились на том, что австрийский главнокомандующий принц Карл мечется, обложенный французскими армиями, в Северном Эльзасе.

Император Карл VII послал к саксонскому королю в Дрезден реквизиториальную грамоту, прося для своих вспомогательных войск свободного пропуска через Саксонию. Август III в это время был в Варшаве; министры было воспротивились. Фридрих, не обращая на них внимания, повел свою армию прямо к Пирне, где к нему примкнули и магдебургские полки, пришедшие через Лейпциг. Во время всего похода, совершенного с поразительной быстротой, в армии поддерживалась строгая дисциплина, за продовольствие и все потребности армии платилось жителям чистыми деньгами, и притом щедрой рукой. Саксонцы, видя в прусских войсках свои выгоды, и не думали мешать их походу.

Цитен с лейб-гусарами составлял авангард перед колонной Фридриха и очищал королю дорогу. Один кавалерийский полк князя Эстергази встретил его на богемской границе, но был опрокинут и почти весь уничтожен. Во всей остальной Богемии пруссаки не нашли ни сопротивления, ни неприятельских войск.

Итак, 2 сентября вся прусская армия соединилась под стенами Праги. Австрийский генерал Батиани, стоявший в Баварии, поспешил прикрыть столицу Богемии двенадцатитысячным корпусом. Шесть тысяч человек работали день и ночь над укреплениями. Фридрих не мог предпринять осады, потому что тяжелая артиллерия его еще не подошла к месту событий.

Только 10 сентября вечером пруссаки открыли подступы с трех различных сторон. На следующее утро Шверин овладел крепостью Жишки и за нею двумя редутами. Король сам наблюдал на пригорке за действиями Шверина. Неприятель, видя множество блестящих мундиров, навел в ту сторону орудие, и рядом с королем был убит картечью двоюродный брат его, маркграф Бранденбургский Фридрих.

Смерть этого принца сильно огорчила Фридриха. В отместку он активизировал действия против Праги, и на следующий же день пруссаки открыли такой страшный огонь по крепости, что во многих местах повредили укрепления, зажгли водяную мельницу, разгромили множество домов и прорвали плотины на Влтаве. Вода до того спала во многих местах, что можно было перейти реку вброд и взять город штурмом, потому что с этой стороны он совсем не имел укреплений.

Коменданты Праги Огильви и граф Гарш, видя дальнейшую невозможность сопротивляться, сдались со всем гарнизоном и были отведены как военнопленные в Силезию.

16 сентября город был занят, и вслед за тем прусское войско немедленно двинулось далее, создав прямую угрозу Нижней Австрии.

В первые же месяцы боевых действий австрийцы потерпели ряд тяжелейших поражений. Города Табор, Будвейс и Фрауэиберг сдались один за другим и Фридрих быстро придвинулся к границам Австрии. Это направление (выход на Дунайскую равнину с созданием угрозы Вене) король принял по плану, предварительно составленному с Людовиком XV. Но действия французов совсем не согласовывались с его предположениями. Они не только не преследовали принца Лотарингского в Эльзасе, но дали ему даже возможность, на виду у соединенных французско-баварской и гессенской армий, переправиться через Рейн и беспрепятственно достигнуть Богемии. Сами же французы, думая только о личных своих выгодах, напали на южные австрийские владения — Франция заняла Баварию и австрийскую Швабию, а также Ломбардию.

Положение Фридриха сделалось весьма невыгодным. Принц Карл Лотарингский соединился с генералом Батиани, составил войско в 90 тысяч человек, занял почти неприступный лагерь в Пражском округе и намеревался в тылу прусских войск переправиться через Мульду, полностью отрезать их от Праги и лишить всех средств к снабжению армии. Сосредоточив значительные силы против небольшой прусской армии, австрийцы стали маневрировать, нарушая ее коммуникации и уклоняясь от решительного сражения. К тому же появление сильного австрийского вспомогательного корпуса породило в фанатически преданной католицизму Богемии народную войну, которую австрийское правительство еще более разжигало своими прокламациями. Дворянство, духовенство и народ одинаково ненавидели пруссаков и смотрели на них, как на еретиков.

Побуждаемые религиозным фанатизмом, подстрекаемые представителями церкви, богемцы почитали каждое средство к истреблению врагов позволительным. Прусские войска были лишены всех средств к пропитанию: крестьяне жгли и зарывали в землю хлеб, бросали свои жилища и скрывались в леса. «Того из них, кто решился бы подать малейшую помощь прусским солдатам, ожидала верная и мучительная смерть от своих. Малые прусские партии, которые пускались на фуражировку, попадались в засады и были истребляемы без милосердия. Ропот поднялся в изнуренном войске; многие солдаты разбежались, другие громко изъявляли свое неудовольствие» (Кони. С. 185).

При таких обстоятельствах нельзя было и думать защищать Прагу, и еще менее идти в саму Австрию. Кроме того, неприятель так мастерски окружил Фридриха, что перерезал ему все коммуникации с другими союзниками. Целый месяц король не получал никаких известий и не знал, что происходило вне его лагеря. К решительной битве он никак не мог принудить неприятеля, несмотря на то что австрийская армия была вдвое сильнее прусской. Все его усилия оканчивались только маневрами между реками Сазавой и Эльбой, причем генерал Траун, командовавший австрийцами, всегда выбирал такую выгодную позицию, что Фридриху невозможно было его атаковать.

После долгих совещаний со своими генералами Фридрих решил наконец ретироваться.

9 ноября прусские войска, преследуемые австрийской легкой конницей, с большими потерями переправились через Эльбу, при Колине и Куттенберге.

Фридрих принял меры удержаться на правом берегу Эльбы, намереваясь при Колине вступить в решительный бой с неприятелем, а чтобы сохранить сообщение Праги с Силезией, он занял Колин и Пардубиц (оба на той стороне реки) сильными гарнизонами.

Принц Лотарингский, принудив изнуренные голодом прусские гарнизоны к сдаче городов Табор, Будвейс и Фрауэнберг, последовал по стопам Фридриха. Дойдя до Эльбы, он посчитал поход оконченным, и не желая дать Фридриху сражения, занял близ Брелоха укрепленный лагерь. Но венский кабинет прислал ему предписание непременно продолжать войну, перебраться через Эльбу, перерезать сообщение пруссаков с Прагой и очистить от них Богемию совершенно. Исполнение этого предписания принц Лотарингский поручил лишь недавно произведенному в фельдмаршалы Отто фон Трауну, войска которого были усилены саксонскими контингентами.

Траун последовал тактике древнеримского Фабия Максима (Кунктатора). Не допуская прусского короля к решительному делу, он производил фальшивые маневры и распускал слухи, что главная цель австрийцев — овладеть Колином и Прагой. Этой хитростью он отвлек внимание Фридриха от Эльбы и заставил его обратить главные силы на два пункта, где надо было ждать атаки австрийцев. Весь берег Эльбы был уставлен прусскими наблюдателями и так хорошо защищен, что даже нельзя было подозревать покушения к переправе со стороны австрийцев. Несмотря на это, вся прозорливость Фридриха не помогла.

За день до начала военных операций Траун, в сумерки, с величайшей осторожностью переправил вплавь через Эльбу человек тридцать кроатов и гусар. Они успешно достигли берега, не были замечены прусскими патрулями и скрылись в прибрежном лесочке. Оттуда они нападали на всех офицеров, которых отправлял король с приказаниями к Цитену, оберегавшему берег.

В ночь на 19 ноября, когда все внимание Фридриха было обращено на Колин, где он с рассветом ожидал неприятельского нападения, австрийская и саксонская армии тихо приблизились к Эльбе против местечка Тейниц. Ночь была довольно темная. Осторожность австрийцев доходила до того, что почти не было слышно стука оружия; конница спешилась и вела лошадей в поводьях; пионеры (саперы) действовали молча, как мертвые. Между тем вдали, по направлению к Колину, мелькали бивуачные огни и слышались песни солдат.

Прусские наблюдатели тогда только увидели неприятеля, когда были подведены последние понтоны к их берегу. Они ударили тревогу, но поздно. Цитен и капитан Ведель бросились к месту опасности, первый с тремя эскадронами гусар, второй с одним батальоном пехоты. Тотчас же был отправлен офицер с известием к королю и с просьбой о помощи. Когда они прибыли к Эльбе, мост был уже наведен и все возвышения берега заняты неприятельской артиллерией и пехотой.

Картечный град встретил пруссаков, целые ряды их легли на месте, но ничто не могло устрашить отважных вождей. Два раза они оттесняли австрийцев, но все напрасно: подкрепляемые новыми переходящими полками, австрийцы опять овладевали своей позицией. Батальон Веделя, ослабевший от значительных потерь, был наконец отброшен; новые силы австрийцев ринулись на берег; но Цитен ударил на них с такой быстротой и неистовством, что опрокинул их совершенно — часть затоптал в реку, часть потеснил на мост. Это заставило австрийцев усилить огонь из орудий и выдвинуть новые полки.

Между тем Траун отдал приказ наводить понтоны в разных местах, и он был исполнен с молниеносной быстротой под выстрелами пруссаков. К королю отправились новые гонцы: надежда на помощь подкрепляла дерущихся. Но помощь не являлась. Пять часов отстаивали Цитен и Ведель свой пост и, в итоге, потратив весь порох, потеряв две трети людей и видя невозможность долее удерживать неприятеля, решились дать отбой. Они ретировались так быстро и с таким искусством, что австрийцы не успели даже захватить раненых.

Фридрих узнал обо всем случившемся, когда в лагерь прискакали Цитен и Ведель. Он слышал перестрелку, но полагал, что это первый приступ австрийцев к Колику. Отправленные к нему за помощью офицеры не достигли до лагеря: они были захвачены кроатами, скрывавшимися в лесу. Таким образом, австрийское войско спокойно перебралось за Эльбу. Сам принц Лотарингский был изумлен беспримерной храбростью Веделя и Цитена, которые с горстью пруссаков так долго преграждали ему путь.

«Да, — сказал он, обращаясь к своему штабу, — как счастлива была бы Мария Терезия, если бы имела в войсках своих таких героев, как эти два офицера!»

Фридрих, узнав все подробности дела, обнял Веделя и назвал его «прусским Леонидом». Переход Карла Лотарингского через Эльбу (его войска, пользуясь пассивностью французов, спешно шли с Рейна на восток) сразу решил судьбу кампании. Все планы Фридриха окончательно расстроились. Он принял решение оставить неприятелю Прагу и вывести свои отрезанные от магазинов и постоянно таявшие в стычках с австрийскими партиями и богемскими партизанами войска в Силезию, где мог разместить их на надежные зимние квартиры.

Это намерение было немедленно приведено в исполнение, хотя пруссакам и пришлось бросить почти все обозы и тяжелую артиллерию. В трех колоннах прусская армия двинулась в обратный поход. Адъютант Фридриха, отправленный в Прагу с приказанием, чтобы стоящие там полки следовали за главной армией, сумел прокрасться сквозь неприятельские войска и достиг своего назначения.

Генерал Эйнзидель, командовавший гарнизоном Праги, оставил город 26 ноября; но он не исполнил приказания короля, который предписал ему до выхода из Праги разрушить главные укрепления города, забить крепостные орудия, сжечь лафеты и все оружие из арсенала потопить в реке. Во время отступления он, сверх того, по неосмотрительности неоднократно подставлял свой корпус под удар и в результате понес значительные потери. Фридрих за это отстранил его от службы; сам князь Леопольд Дессауский, который сперва покровительствовал генералу, обвинил его кругом. Фельдмаршал Шверин, во всем соперничавший с князем Дессауским, принял на себя защиту Эйнзиделя, старался оправдать его поступки обстоятельствами и довел короля до того, что тот на него прогневался. Самолюбие Шверина было сильно оскорблено: он подал в отставку и был уволен.

4 декабря прусская армия вступила в Силезию: б-го Фридрих распрощался со своими солдатами, печальную участь которых братски делил в течение всей несчастной кампании, и возвратился в Берлин. Во второй части «Истории своего времени» Фридрих описал эту войну и подверг свои ошибки строгой критике. Вот что он говорил:

«Все выгоды этой кампании были на стороне Австрии. Генерал Траун играл в ней роль Сертория, а прусский король — Помпея. Действия Трауна должны служить образцом для каждого полководца, который любит военное искусство. Хороший военачальник обязан подражать ему, если только имеет необходимые на то способности. Король сам сознался, что этот поход был для него военной школой, а Траун — учителем. Великая прусская армия, которая хотела поглотить Богемию и овладеть Австрией, испытала участь так называемой Непобедимой армады Филиппа Испанского».

«Но счастье имеет для предводителей часто гораздо печальнейшие последствия, чем неудачи: первое делает их самонадеянными, последние — учат их осторожности и скромности». Едва Фридрих оставил свое войско, как многочисленные отряды австрийцев и венгров, несмотря на зимнее время, вторглись в Силезию и в графство Глацкое. Прусские корпуса заперлись в укрепленных местах. В то же время австрийское правительство издало в Силезии манифест, в котором Мария Терезия объявляла, что «Бреслауский трактат был у нее исторгнут насильственно, что она освобождает силезцев от присяги на верность прусскому королю и просит вспомнить счастье, которым Снлезия наслаждалась под австрийским владычеством».

Фридрих быстро принял меры противодействия австрийцам. Он поручил начальство над силезскими войсками Леопольду Дессаускому, а против манифеста Марии Терезии издал прокламацию, в которой успокаивал жителей Силезии и показывал им «несчастье, которым наслаждалась эта страна под австрийским правительством». Несмотря на трудные переходы и ненастную погоду, пруссаки атаковали австрийцев в разных пунктах, причинили им большой вред и, наконец, вытеснили их совсем из Силезии.

21 февраля 1745 года в Берлине пели уже благодарственный молебен за освобождение Силезии от неприятеля. Войска вступили в зимние квартиры, но в продолжение всей зимовки были тревожимы набегами пандуров и венгров.

В Берлине короля ожидало счастливое семейное событие. Брак Фридриха был бесплодным. Отправляясь во второй силезский поход, он провозгласил брата своего Августа Вильгельма наследным принцем. Теперь у принца родился первый сын, это очень обрадовало Фридриха, потому что рождением младенца обеспечивалось престолонаследие царствующего дома. Чтобы показать, как высоко он ценит такое счастье, король на другой же день собственноручно надел на младенца орден Черного орла.

Между тем на политическом горизонте над Фридрихом собирались новые тучи. В начале 1745 года (8 января) Австрия заключила в Варшаве вторичный Четверной союз с Англией, Голландией и Саксонией против Франции, Пруссии и Баварии. Август III обязался выставить значительное войско за огромные суммы денег, которые должна была выплатить Англия. Зато Саксонии обещалась инвеститура на некоторые провинции Пруссии, а Австрии — возвращение Силезии и графства Глацкого.

К большому несчастью Фридриха, 27 декабря умер император Карл VII. Сын его Максимилиан Иосиф, за возвращение ему баварских земель и титула курфюрста, согласился заключить мир с Австрией и отказался совершенно от всех притязаний на наследие Карла VI и на императорскую корону. Положение закрепил разгром баварской армии при Амберге 7 января 1745 года: австрийцы, внезапно вторгнувшись в Баварию, застали противника на зимних квартирах и до конца марта захватили большую часть страны. Бавария исчерпала все средства к продолжению войны: 22 апреля между Максимилианом Иосифом и Австрией был заключен мир. Баварский курфюрст официально отказался от притязаний своего отца на императорский престол и в ответ получил все свои наследственные владения.

Мария Терезия торжествовала: ничто не мешало теперь избранию ее супруга в императоры, потому что все претенденты сами отказались от своих прав. Для совершенного спокойствия ей оставалось только возвратить Силезию: она решила достичь этой цели во что бы то ни стало. Фридрих же с потерей Баварии оказался отрезанным от своего последнего союзника — Франции, которая к тому же уже давно не собиралась проводить операций в Центральной и Южной Германии.

Таким образом, Франкфуртская уния распалась сама собою. Фридриху оставалась одна надежда на Францию, но все его убеждения не могли склонить Людовика XV к продолжению войны в Германии. Со смертью Карла VII он почитал свое дело конченым и обратил все силы против Фландрии, где его войска вскоре одержали знаменитую победу при Фонтенуа.

Еще в сентябре — ноябре 1744 года французы, пользуясь уходом в Богемию армии принца Карла, вновь вернули себе долину Рейна, после чего отошли во Фландрию на зимние квартиры. Начав весной наступление во Фландрии в направлении Турне, 52-тысячная французская армия под командованием Морица Саксонского (при ней находились король Людовик и дофин) 10 мая разгромила англо-голландские войска герцога Уильяма Августа Камберленда (50 тысяч человек). Результатом этого сражения стал захват французами Турне, Брюсселя, Гента, Брюгге, Уденарда и Остенде, что ознаменовало конец австрийского владычества во Фландрии. На этом активные действия французской армии закончились.

Фридрих понял, что при таких обстоятельствах он может полагаться только на самого себя. Надлежало увеличить силы Пруссии, и на эту цель он не пощадил ни государственной казны, ни даже собственного достояния. Из казначейства было изъято шесть миллионов талеров, со всего государства сделан поземельный побор в полтора миллиона; и притом вся серебряная утварь, украшавшая дворец, канделябры, столы, люстры, камины и даже серебряные духовые инструменты, заведенные Фридрихом Вильгельмом I, были обращены в деньги. Каждую ночь двенадцать гайдуков переносили вещи на лодки и отправляли их на монетный двор. Все делалось тихо и скрытно, чтобы не возбудить в народе беспокойства и опасений таким явным признаком государственной нужды. Но эти распоряжения дали королю возможность увеличить войско и обеспечить его на долгое время всем необходимым.

Окончив военные приготовления, Фридрих 15 марта отправился опять к армии.

Поход 1745 года

В начале 1745 года австрийцы одержали ряд побед над французскими и баварскими войсками. Главные их силы (около 90 тысяч человек) по-прежнему действовали против Фридриха II в Богемии, но крайне нерешительно. Это позволило прусскому командованию оправиться от неудач, собрать свои войска и перехватить инициативу.

Однако вначале, памятуя прошлогоднюю неудачу, Фридрих стал действовать гораздо осторожнее. Он не хотел сам навязывать противнику битву, как в предыдущую кампанию, а решился выждать нападения австрийцев на Силезию. По приготовлениям неприятеля можно было заключить, что он намерен вторгнуться в Силезию со стороны Богемии.

Фридрих с удовольствием узнал, что его опасный соперник Траун отозван к итальянской армии и что место его в неприятельской армии заняли другие командиры, которые все вместе не имели и сотой доли его дарований. Тем не менее 80-тысячная армия принца Карла Лотарингского двинулась из Богемии к Бреслау, по пути собирая силы в Ландсгуте и в Силезских горах.

Чтобы сбить с толку прусского короля и скрыть от него настоящую точку нападения, австрийцы отправили несколько легких отрядов, которые рассыпались по всей Верхней Силезии. Завязалась малая война. Беспрерывные стычки с венграми и пандурами служили только упражнением для прусской кавалерии, но никак не могли отвлечь внимания Фридриха от действий главной неприятельской армии.

Винтерфельд был героем этих мелких сражений: почти каждый день он одерживал победу над отдельными австрийскими отрядами, брал в плен солдат, отнимал обозы и пороховые запасы. За эти действия он получил генерал-майорский чин.

Фридрих сосредоточил свои главные силы (примерно 60 тысяч человек) близ Франкенштейна, а его двоюродный брат, маркграф Бранденбургский Карл, с 9-тысячным отрядом занял крепости Егерндорф и Троппау. По соображениям Фридриха, австрийская армия должна была явиться из-за гор у Швейдница, Глаца или Егерндорфа, стало быть, в этой позиции он мог ее встретить лицом к лицу. Главную квартиру свою он поместил в монастыре Каменец, где был некогда так счастливо спасен аббатом Стуше и где надпись на бронзовой доске и картина доныне повествуют об этом удивительном событии.

Но позиция Фридриха имела и свои минусы: от Егерндорфа до Нейсе оставался значительный промежуток, не занятый войсками. Австрийцы воспользовались этой оплошностью, прошли туда с 20-тысячным корпусом, отрезав маркграфа от главной армии, и старались оттеснить короля в Верхнюю Силезию, чтобы очистить своей армии широкую и спокойную дорогу.

Фридрих проник в их замысел, отдал им в жертву Си-лезию до самого Козеля и пошел на север, думая только о том, как бы соединить корпус маркграфа с главной армией, чтобы потом всеми силами нагрянуть на врага и с первого раза нанести ему решительный удар. Но к совершению плана короля не было никакой видимой возможности. Всякое сообщение с маркграфом было преграждено, австрийцы заняли все дороги и стерегли их неусыпно. Не только курьер, даже переодетый шпион не проскользнул бы сквозь непроницаемую сеть, которой они окружили Фридриха.

Между тем медлить было невозможно. Фридрих решился на жестокую, но почти необходимую меру. Он поручил Цитену пробиться с гусарами сквозь неприятельские линии и во что бы то ни стало доставить к маркграфу приказание, чтобы тот немедленно двинулся к Франкенштейну.

«С сердечной горестью принял Цитен приказ короля, но поклялся исполнить его непременно. Слезы брызнули из глаз его, когда он тронулся с места: он знал, что ведет храбрый полк свой на верную смерть и внутри дал себе слово быть первой жертвой роковой экспедиции, не желая видеть его гибели. Каждому солдату поодиночке было передано предписание короля, чтобы хоть один из них, если уцелеет, мог доставить его по назначению. Минута, в которую этот превосходный полк отделился от своих товарищей, чтобы никогда более не возвращаться к ним, была торжественна и умилительна. Несмотря на это, каждый солдат бодро шел в открытую могилу в твердом убеждении, что умирает на пользу отчизны и во славу своего короля: так велик был патриотизм, которым Фридрих сумел воодушевить свое войско» (Кони. С. 190).

Ловко придуманная хитрость и стечение обстоятельств помогли Цитену счастливо исполнить поручение короля и спасти свой полк. Близ Отмахау он переправился через Нейсе и ночью, по разным тропинкам и проселочным дорогам, пробрался до Нейгитада, где совершенно отдельно от прусской армии стоял небольшой отряд в гарнизоне. Не доходя до крепости, он узнал, что в эту самую ночь значительный австрийский отряд пытался взять город, но безуспешно.

Цитен остановил свой полк и велел солдатам надеть новое обмундирование, которое им только что было выдано перед походом. Оно состояло из синих ментиков и медвежьих шапок (вместо прежних красных доломанов и плисовых колпаков). Форму эту австрийцы еще никогда не видели на прусских гусарах, и, кроме того, она очень подходила к одному из их собственных гусарских полков.

Когда с рассветом австрийский отряд двумя колоннами двинулся назад к своему лагерю, Цитен со своим полком примкнул к арьергарду. Несколько венгров, служивших у него в полку, пошли вперед, балагурили и занимали австрийских солдат россказнями, чтобы отвлечь их внимание. Таким образом, Цитен продолжал свой марш под неприятельским прикрытием с шести часов утра до четырех пополудни. В продолжение этого времени их обогнали два драгунских полка, но никто и не подозревал поддельных австрийцев. Наконец, достигнув Леобшюца, австрийский отряд поворотил вправо к своему лагерю, который находился не более как в четверти мили, а Цитен гикнул своим удальцам и как стрела пустился влево.

Тут только австрийцы увидели обман. Пока они пришли в себя, Цитен ускакал уже далеко. За ним пустились в погоню, но он отбился, ночью прорвался через несколько кордонов и ко всеобщему изумлению на следующее утро явился к маркграфу с предписанием короля.

Гораздо больше затруднений представлял поход маркграфа Карла. На каждом шагу встречал он неприятельские отряды, которые преграждали ему дорогу. С каждым из них он дрался поодиночке и, в итоге, победителем привел свой корпус в королевский лагерь.

Австрийские и саксонские войска соединились у Траутенау и оттуда двинулись к силезской границе. Фридрих отступил к Швейдницу и занял очень выгодную позицию. Чтобы ободрить неприятеля, он распустил слух, что хочет отступать дальше к Бреслау, приказал починить дороги, ведущие к тому городу, и даже снял свои аванпосты, расставленные в горах. Видя такие распоряжения, неприятель поддался на обман и начал действовать смелее. Австрийско-саксонская армия наконец выступила из-за гор и на широкой равнине, при Гогенфридберге, расположилась на дневку. Здесь главные вожди составили военный совет, как удобнее и легче овладеть Силезией. На следующее утро был назначен дальнейший поход. Прусские войска были совершенно скрыты пригорками и кустарниками.

В ночь на 4 июля Фридрих приказал всей своей армии с возможной тишиной и осторожностью собраться у Штригау и расположил ее так, что мог атаковать неприятеля со всех сторон. К рассвету полки его стояли уже в боевом порядке. На поле боя сосредоточилось 65 тысяч пруссаков и 85 тысяч австро-саксонцев.

Едва поднялось солнце, как саксонская армия стала спускаться с гор, чтобы занять Штригау, совершенно не ожидая сопротивления. Пруссаки «поздоровались» с нею картечью. Неожиданная встреча смутила саксонцев. В тот же миг правое крыло прусской армии под начальством генерала де Мулена бросилось в атаку на саксонский лагерь с таким неистовством, что саксонцы не устояли, смешались и в беспорядке обратились в бегство, прежде чем австрийцы смогли узнать в чем дело.

Принц Лотарингский, главнокомандующий соединенными войсками, слышал перестрелку, но полагал, что это действие первого приступа на Штригау. Он узнал истину только тогда, когда рассеянные группы солдат нескольких саксонских полков с отчаянием бросились к нему навстречу и объявили, что почти вся армия легла на Штригауских полях. Тогда фельдмаршал быстро изготовился к бою и немедленно повел австрийцев в долину.

Но и они были встречены пруссаками с тем же геройством и неустрашимостью. Прусские колонны двигались вперед с необузданной быстротой и опрокидывали все, что попадалось им на пути. Один полк отличался перед другим храбростью: вся битва была для них будто состязанием в первенстве. В несколько часов исход битвы был решен, и около полудня пруссаки уже праздновали победу.

Особенно отличился драгунский полк маркграфа Байрейтского: он под начальством генерала Геслера разбил и обратил в бегство двадцать неприятельских батальонов, захватил в плен 2500 человек и отнял 66 знамен и 5 орудий. За это король наградил храбрый полк особенными знаками отличия и собственноручно навязал крест Pour le Merite на его знамя. Генерал Геслер был возведен в графское достоинство.

Необыкновенное воодушевление прусской армии происходило от того, что сам Фридрих подавал ей пример величайшей самоотверженности личной неустрашимости. Австрийцы установили батарею из сорока орудий, которая громила и рассекала прусские полки по всем направлениям. Фридрих взял 3 батальона отборных людей и сам повел их против огнедышащих жерл. Люди валились около него, как снопы, но он на коне впереди всех ободрял солдат и с тремястами пятьюдесятью солдатами достиг батареи. Тут он велел им ударить в штыки и первый вскочил на вал. К 8 часам утра все было кончено.

Битва эта, получившая название Гогенфридбергской, или Штригауской, дорого стоила австрийцам. Они лишились 4000 человек убитыми и 7000 пленными (в том числе четырех генералов) и, кроме того, 66 орудий и множества знамен. Саксонцы в этом сражении потеряли 5000 человек убитыми и ранеными, пруссаки (по различным данным) — только от 1000 до 2000 человек.

Г. Дельбрюк впоследствии так охарактеризовал эту битву: «Успех был полный и обусловливался только блестящим руководством Фридриха. Стратегическая идея, тщательная подготовка, решительность в выполнении — все оказалось на высоте положения».

Перед самым началом дела к Фридриху прибыл кавалер де ла Тур, посол Людовика Французского, с известием о победе при Фонтенуа. Он просил короля дозволения прибыть в его главную квартиру и посмотреть на военные действия.

— Вы, верно, хотите узнать, за кем останется Силезия? — спросил его Фридрих.

— Нет, — отвечал де ла Тур, — я хочу только быть свидетелем, как Ваше величество карает своих врагов и защищает права подданных.

По окончании дела Фридрих передал ему ответ для Людовика XV. Он был краток: «Я расплатился при Фридберге по векселю, который Вы на меня выставили при Фонтенуа».

Это сардоническое замечание не могло понравиться французскому королю, впрочем, он сам подал тому повод. До начала кампании Фридрих употребил все меры, чтобы заставить Людовика действовать решительно против Австрии. Людовик отвечал, что он и так не шутит с австрийцами и в доказательство приводил свои победы.

Фридрих заметил де ла Туру, что во Фландрии французы имели дело только с шестью тысячами австрийцев и что победы Людовика XV, хотя и очень знамениты, но в отношении к его союзникам приносят почти такую же пользу, как битва на берегах Тигра и Евфрата или взятие Пекина.

Фридрих преследовал бегущего неприятеля до самого горного хребта. Тут он приказал ударить отбой, чтобы дать передохнуть своим солдатам, измученным быстрым переходом прошедшей ночи и жаркой битвой в продолжение дня. На другой день король отправил вслед австрийцам генералов де Мулена, Цитена и Винтерфельда. Они настигли неприятельский арьергард, разбили и разогнали его, отняли еще несколько пушек, знамен, лошадей и полевых ящиков. Австрийцы бросились в Богемию, прусская армия последовала за ними.

Когда король прибыл в Ландсгут, его окружила с неистовым криком толпа крестьян, вооруженных вилами, серпами, топорами и косами. Они просили позволения перерезать всех католиков за притеснения, которые они претерпели от католического духовенства. «Что вы, что вы, дети! — воскликнул Фридрих. — Разве вы не христиане? Разве не помните святого писания? Сам Спаситель повелевает вам устами моими: любите враги ваша, благословите клянущие вы, добро творите ненавидящим вас и молитесь за творящих вам напасть и изгоняющие вы».

«Крестьяне, пораженные словами короля, успокоились: „Ты прав, отец наш! — восклицали они. — Не нам судить виновных, а Творцу небесному и его избранникам!“ Молча разошлись они по домам, и Фридрих благодарил Бога, что мог спасти католиков от возмездия за их Варфоломеевскую ночь». В Гогенфридбергской битве отличились и два брата короля, принц Август Вильгельм и принц Генрих, которому минуло только восемнадцать лет. Первый со своей бригадой атаковал неприятеля под сильнейшим огнем, а второй служил при короле адъютантом. Французский генерал, маркиз Валори, который был очевидным свидетелем геройской неустрашимости принца Августа, говорил о ней после битвы с удивлением. «Поверьте, — отвечал ему принц, — нигде нельзя быть безопаснее, как между такими товарищами, по надо уметь доказать, что предводитель их достоин».

И действительно, прусские солдаты показали в этом замечательном деле неимоверные подвиги. Все планы Фридриха были ими исполнены с изумительной точностью: изобретенные им фланговые атаки, погубившие врага, совершались с баснословной быстротой и ловкостью. Сам Фридрих, удивленный своим войском, говорит в «Истории своего времени»: «Земной шар не крепче покоится на плечах Атласа, как Пруссия на такой армии».

Король последовал за неприятельской армией в Богемию, чтоб лишить богемские пограничные земли всех съестных припасов и через это заставить австрийцев выбрать себе зимние квартиры подальше от Силезии.

Карл Лотарингский занял укрепленный лагерь близ Кенигингреца, Фридрих разбил свой рядом с ним при Хлумеце. Три месяца обе враждующие армии жили бок о бок спокойно. Иногда только австрийский партизан барон Тренк нападал на прусские провиантные подвозы, и это было причиной легких схваток, не имевших, впрочем, никаких важных последствий. Пруссаки тешились этой малой войной, как забавой для развлечения. Лихой австрийский партизан Франчини выезжал ежедневно в разъезды, как странствующий рыцарь, отыскивая геройских похождений.

Прусские партизаны, со своей стороны, также искали встречи с ним: их стычки походили более на рыцарский турнир, чем на серьезное дело. При одной из таких схваток австрийские офицеры сказали прусским с особенной вежливостью: «Господа, с вами чрезвычайно приятно драться: всегда чему-нибудь научишься!» Пруссаки отвечали им столь же галантно: «Это от того, господа, что вы были нашими наставниками, и если мы выучились хорошо защищаться, так это потому, что нас всегда мастерски атаковали». И вслед за тем началась резня, от которой несколько десятков человек легли на месте с обеих сторон.

Отвлекаясь от канонического текста Кони, я хотел бы упомянуть о том, что кампания 1745 года стала «лебединой песней» великолепной австрийской регулярной кавалерии. Решительно реорганизованная Фридрихом после неудач при Мольвице и Хотузице, прусская конница стала настолько грозной силой, что все попытки австрийцев противопоставить лобовому удару пруссаков свою тяжелую кавалерию впредь оказывались заранее обреченными на провал.

Между тем, тотчас по удалении прусских войск, венгры и кроаты проникли в Верхнюю Силезию, рассеялись по ней врассыпную, начали грабить и захватили крепость Козель. Король послал туда 12-тысячный отряд под начальством генерала Нассау с приказанием очистить страну от венгров и непременно занять Козель. Нассау разогнал кроатов и так быстро и неожиданно обложил крепость, что гарнизон ее очнулся только при взрывах бомб и гранат, которые посыпались на город и укрепления. Видя, что защищаться невозможно, гарнизон стал просить о свободном выпуске из крепости. «Господа, — сказал Нассау парламентерам, — хотя вы защищались очень храбро, но я уже отвел вам квартиры в Бреслау; итак, решайтесь скорее, и оставьте здесь оружие, чтобы оно вас не беспокоило в дороге». Три тысячи кроатов сдались и были отведены как военнопленные в Бреслау, а Нассау преследовал венгров до самой Моравии.

Другой сильный отряд под начальством князя Дессауского и генерала Геслера Фридрих отправил к Галле, чтобы сдерживать саксонцев, которые угрожали вторгнуться в сердце Пруссии — Бранденбург.

Пока Фридрих с половиной своей армии продолжал преследование австро-саксонских войск, Карл приступил к сбору подкреплений и приведения своих потрепанных частей в порядок. Австрийский командующий не рисковал дать пруссакам еще одно сражение, хотя знал, что у Фридриха нет достаточных для этого сил.

Приняв все меры к защите, король начал думать о путях к примирению. Через посольство Англии он надеялся склонить Австрию и Саксонию к миру, даже соглашался признать супруга Марии Терезии императором.

Он вступил в переписку с Георгом II и успел составить с ним в Ганновере трактат, по которому Англия бралась склонить Марию Терезию на подтверждение Бреслауского мира и заставить остальные державы признать Силезию собственностью прусского короля.

Но Георг II слишком понадеялся на себя при заключении этого трактата: Мария Терезия и слышать не хотела о мире. «Скорее откажусь от короны, чем от Силезии», — говорила она английскому министру в ответ на предложение Георга. А при избрании ее супруга в императоры голос Фридриха стал бесполезен, потому что большинство курфюрстов было и так на его стороне.

И действительно, несмотря на протесты прусского и курфальцского послов, 13 сентября Великий герцог Франц Стефан Лотарингский был во Франкфурте провозглашен императором. Эта удача возбудила еще более гордость Марии Терезии. Она объявила решительно, что до тех пор не успокоится, пока не принудит к покорности возмутившегося подданного — так называла она Фридриха.

Саксония тоже упорно противилась миру. Августу III хотелось утвердить польский престол за своим потомством. Для этого ему нужна была опора Австрии. Притом по договору с Марией Терезией ему были обещаны княжества Саганское и Глогауское, которые могли служить связью между Саксонией и Польшей.

Итак, Фридриху осталось одно средство: вынудить мир силою оружия.

При нем находилось только 18 человек, этого было недостаточно, чтобы удержаться в Богемии. После трех месяцев продолжительных маневров в верхнем течении Эльбы (северо-восток Богемии) Фридрих решил уйти в Силезию. Для этого он переместил свой лагерь в Штауденц.

Карл Лотарингский между тем получил новые подкрепления из Австрии; войско его состояло из 39 тысяч человек. Почти ежедневно являлись курьеры от Марии Терезии с предписаниями действовать как можно решительнее против пруссаков. Узнав, что Фридрих намерен ретироваться, принц решил атаковать его арьергард и затем, окружив главную прусскую армию в горных ущельях, нанести ей окончательный удар. Враждебные армии находились друг от друга на расстоянии двенадцатичасового перехода, в районе местечка Зоор.

Рано утром 30 сентября, когда Фридрих снимался с лагеря и часть его войска двинулась уже в поход, ему вдруг донесли, что австрийцы подходят к ним со всех сторон в боевом порядке. Только теперь он понял, что Карл перехитрил его, заняв ночью высоты перед правым флангом австрийцев и отрезав таким образом пути к дальнейшему отходу. Король не задумался ни на минуту: он наскоро построил всю свою армию в одну линию и сам объезжал фронт под градом картечи, которой австрийцы осыпали пруссаков с двух батарей в двадцать восемь орудий. В ту самую минуту, когда лошадь короля, испуганная чем-то, взвилась под ним на дыбы, пуля попала ей прямо в голову и положила на месте. Сама судьба, видимо, хранила монарха, и этот случай придал еще более бодрости его солдатам.

Позиция Фридриха была довольно невыгодная, потому что у него недоставало людей, чтобы прикрыть все важнейшие пункты; но и австрийцам было не лучше: у них, напротив, было слишком мало места, чтобы развернуть все свои силы. Фридрих воспользовался их положением и приказал фельдмаршалу Буденброку атаковать австрийскую кавалерию. Двенадцать прусских эскадронов совершенно опрокинули пятьдесят пять австрийских. Австрийцам решительно невозможно было ни отодвинуться назад, по причине гористой местности, ни действовать против неприятеля, потому что эскадроны были расположены один за другим. И первый, не выдержавший атаки, опрокинулся на второй, второй на третий и так далее, пока вся кавалерия была приведена в такой беспорядок, что солдаты принуждены были сдаваться пруссакам почти без боя. Поскольку отступать или атаковать правое крыло Карла не было никакой возможности, Фридрих немедленно начал охват левого фланга врага.

Пехота правого крыла под начальством генерала Бо-нена и полковника Гайста пошла на обе неприятельские батареи и после жаркой встречи и отчаянного сопротивления наконец-то овладела ими.

Центр австрийской армии, расположенный на крутой возвышенности, которая была защищена пролеском, оставался еще нетронутым. Фридрих послал против него свои гвардейские полки под начальством принца Фердинанда Брауншвейгского. Судьбе угодно было, чтобы в этой битве два родных брата встретились как враги. Австрийским центром командовал старший брат прусского генерала, принц Людвиг Брауншвейгский. Здесь пруссаки и продемонстрировали чудеса храбрости: чтобы достигнуть неприятеля, они должны были продираться сквозь кусты и взять крутую возвышенность почти приступом, при сильном отпоре и неумолкающем беглом огне неприятелей. Но и здесь они остались победителями.

Австрийцы старались еще кое-где держаться на возвышенностях, но полки их были слишком расстроены, а пруссаки, ободренные успехом и побуждаемые примером командиров, не давали им ни минуты отдыха и нападали со всех точек. В итоге, австрийцы, потеряв всякую надежду удержать за собой поле битвы, в беспорядке обратились в бегство, оставя пруссакам богатую добычу.

Пруссаки преследовали бегущих до деревни Зоор. Австрийцы потеряли до 10 тысяч человек (по другим данным — 7444), из которых часть легла на месте, часть попала в плен. Кроме того, было потеряно 22 пушки. Один кирасирский полк Борнштедта отнял у австрийцев 10 знамен, 15 пушек и захватил 1700 пленных. Потери с прусской стороны насчитывали до 3876 человек. Среди павших в битве были принц Альбрехт Брауншвейгский и генерал Бланкензее.

Особенным мужеством и распорядительностью в этом деле отличился знаменитый впоследствии полковник Форкад. Во время сражения, ворвавшись в неприятельские ряды, он дрался впереди своих солдат, как отчаянный, но был ранен пулей в ногу, упал на месте и был отнесен за фронт. По окончании битвы король, рассуждая о действиях своих офицеров, сказал, что большею частью победы обязан неустрашимости Форкада. Когда после второй Силезской войны Фридрих возвратился в Берлин, Форкад явился во дворец, чтобы поблагодарить короля за этот лестный отзыв. Но от боли в раненой ноге он не мог стоять и вынужден был прислониться к окну. Фридрих бросился за стулом и принудил Форкада сесть, несмотря на все его отговорки. «Будь покоен, любезный полковник, — сказал ему Фридрих, — такой храбрый и отличный офицер, как ты, стоит того, чтоб сам король подал ему стул».

Особенностью битвы при Зооре стало то, что испытанная австрийская пехота, уставшая от долгой и трудной кампании, при отражении лобовой атаки пруссаков не проявила обычного мужества, почему и была отброшена. Поражение лишило принца Карла всех выгод его крупного численного превосходства и перечеркнуло все планы окружить Фридриха и раздавить массированным ударом с высот. Тем не менее пруссакам пришлось и далее отступать на северо-запад, оставив горные проходы в Силезию открытыми. И все же победа была крупной: королевская армия свободно вернулась на свои квартиры в Бреслау, нанеся тяжелейшее поражение неприятелю.

Дельбрюк так комментировал это: «Подобно Гогенфридбергу, Зоор является плодом руководства, решимости и дисциплины».

К другим особенностям Зоорской битвы принадлежит то, что у прусского войска были отняты все обозы и даже сам король лишился своего походного багажа, так что кроме мундира, который был на нем, у него ничего не осталось. Левое крыло и центр прусской армии не имели времени укрыть свой багаж. Отряды австрийских партизан Надасти и Тренка бросились его грабить, вместо того чтобы драться. Отыскав в обозе короля и офицеров значительное количество вина, они перепились, начали неистовствовать над оставшимися там женщинами и ранеными и дали пруссакам полную свободу поражать в это время их товарищей. Отчасти это сослужило пользу прусскому войску, но зато и австрийцы отличились: они до того очистили обозы, что вечером, когда король пожелал ужинать, не нашлось даже черствой корки хлеба.

Генералы принуждены были разослать адъютантов в разные стороны, чтобы отыскать чего-нибудь на ужин королю. Одному из них удалось найти солдата, у которого был целый хлеб. Солдат не хотел его отдавать ни за какие деньги, но слыша, что хлеб предназначается для короля, не поверил адъютанту и сам пошел в королевскую ставку. Там узнал он истину. «А, если так, — сказал солдат, разломив хлеб пополам, — то дело сладится: король дрался, как и мы, с ним можно поделиться по-братски». Когда ему предложили денег, он не взял их и отвечал: «За короля я отдавал даром жизнь, а уж за хлеб и подавно не возьму с него денег. Деньги солдат берет только с врага, а не с товарища».

Даже чернил и пера не могли достать королю. Фридрих принужден был отправить депешу к своему министру в Бреслау на лоскутке бумаги, на котором написал карандашом: «Я разбил австрийцев; отнял пушки; забрал пленных; вели петь „Те Deum“».

К Дюгану он также отправил коротенькое письмо. Вот его содержание: «Я кругом ограблен! Сделайте одолжение, купите мне „Боало“ в маленьком издании, с примечаниями, Боссюэта „Введение во всеобщую историю“ и Цицерона. Я думаю, вы найдете все эти книги в библиотеке моего милого Иордана».

В числе прочих «трофеев» австрийцам досталась и любимая борзая Фридриха — Биша. Король всячески оплакивал потерю любимицы, когда собака внезапно вернулась в прусский лагерь: либо враги отпустили ее, либо она сбежала, поскольку кожаный поводок ее ошейника был перегрызен.

Итак, прусский король в короткое время одержал две новые победы, но это его нисколько не продвинуло вперед. Он ждал мирных предложений со стороны Австрии, но она молчала.

А между тем от недостатка провианта и по причине раздробления прусского войска победитель принужден был добровольно ретироваться от побежденных. Пять дней стоял он на поле битвы, а потом отодвинулся к Траутенау, где и пробыл до 16 октября. Когда и здесь были потрачены последний клок сена и последний запасной сухарь, Фридрих повел всю армию в Силезию. Этот поход совершился не без стычек с неприятелем, который караулил пруссаков в горных ущельях. В Силе-зии армия стала на кантонир-квартиры между Швейд-ницом и Штригау; генерал де Мулен протянул кордоны до границ; принц Леопольд Дессауский принял главную команду, а Фридрих отправился в Берлин.

Последняя вспышка второй Силезской войны

После этих событий Фридрих думал только о мерах к прекращению войны, которая становилась для него тягостной. Он полагал, что новые его победы заставят Австрию и Саксонию приступить к решительным переговорам.

Но не так думали его враги. Они желали гибели сопернику и к этой цели устремили все свои мысли и действия.

8 ноября, в то самое время, когда гарнизонную церковь в Берлине украшали завоеванными трофеями, король через шведского посланника при саксонском дворе получил сведения о новых враждебных замыслах своих неприятелей.

Саксонский министр Брюль, личный враг Фридриха, составил хитрый план, как погубить его еще в течение той же зимы. План состоял в том, чтобы через Западную Саксонию проникнуть в Бранденбург, отнять у Пруссии Силезию в первые зимние месяцы, захватить Берлин и снова переименовать прусского короля в маркграфы Бранденбургские. Австрия с восторгом приняла мысль Брюля. Было предположено: главной австрийской армии под начальством принца Лотарингского немедленно, через Лаузиц, двинуться на Берлин; другому корпусу в 10 тысяч человек, отделенному от рейнской армии, под командой генерала Грюна соединиться под Лейпцигом с саксонскими войсками фельдмаршала Рутовского, напасть на пруссаков при Галле и потом также идти на Берлин. В самой столице Пруссии союзники хотели принудить Фридриха возвратить Австрии Силезию, а Саксонии уступить герцогство Магдебургское с городами Котбусом и Пейцом.

Вся деятельность и душевные силы Фридриха пробудились при этом известии. Дело шло о вопросе «быть или не быть?». Медлить было некогда. В тот же день созвал он военный совет и решил, как действовать в этой неожиданной опасности.

Принц Дессауский получил приказание тотчас же отправиться к войску, стоящему в Галле, и приготовить его к походу. Оттуда ему назначено было двинуться в Саксонию, а сам Фридрих с силезской армией хотел проникнуть в Саксонию через Лаузиц. Таким образом, пруссаки с двух противоположных сторон должны были подойти к Дрездену. Для прикрытия Берлина оставлен был незначительный гарнизон, но сами жители организовали корпус милиции, который ежедневно обучался военному делу. Около столицы возводили полевые укрепления, чтобы оградить ее от первого нападения неприятеля; с той же целью было поручено генералу Гаку с 5 тысячами солдат идти навстречу врагу при первом его появлении и вступить с ним в битву. Пятьсот подвод были приготовлены на случай несчастья, для отправления в Штеттин государственных архивов и казны.

Распорядясь всем в Берлине, Фридрих 15 ноября прибыл к армии в Лигниц. Здесь узнал он из депеши Винтерфельда, который оберегал границы Лаузица, что 6000 саксонцев прошли в Верхний Лаузиц через Циттау и что 36-тысячная главная армия Карла Лотарингского следует за ними по стопам.

Фридрих решил употребить ту же хитрость, которая ему однажды помогла, т. е. обмануть неприятеля. Он соединил около себя все войска, какими мог располагать; генералу Нассау приказал из Верхней Силезии передвинуться к Ландсгуту, чтобы прикрыть границу, и заградил все пути, по которым к австрийцам могли доходить известия о движениях его армии. Между тем к неприятелю посылались перебежчики, которые уверяли, что король более всего боится за свою столицу и думает только о ее прикрытии, для чего спешит через Кроссен перебраться в Берлин, чтобы предупредить Карла Лотарингского. Для большего утверждения неприятеля в этом мнении он приказал исправлять дороги к Кроссену и выстроить по этому направлению несколько магазинов. По берегам Бобера, Квейса и Нейсы были протянуты кордоны, которые никого не пропускали в Саксонию.

Карл Лотарингский вторично поддался в ловушку. Он полагал, что пройдет через Лаузиц безостановочно и только там встретит 3-тысячный обсервационный корпус Винтерфельда. Поэтому Карл, стремясь упредить противника, рванулся вперед с авангардом, чем недопустимо растянул свои войска на марше.

При сильном тумане 23 ноября Фридрих тихо снялся с места. При Наумбурге он переправился через реку и быстро двинулся к Герлицу, куда австрийцы шли со всеми своими силами. Здесь он разделил армию на четыре колонны: посередине шли две колонны пехоты, по бокам — по колонне конницы (всего около 60 тысяч человек). Король сам предводительствовал в центре, а Цитен с гусарами, как и всегда, составлял его авангард. По ошибке колонновожатых марш был очень затруднителен, потому что они повели войско через болотистые места. Цитен однако успел выбраться на проселок и прибыл к Хеннерсдорфу прежде короля.

Здесь он узнал, что в обширной деревне Хеннерсдорф стояли на дневке три полка австрийской конницы и один полк пехоты. Это обстоятельство сильно его обеспокоило. Войско короля отстало на несколько миль, а он с одним полком находился лицом к лицу с неприятелем, который был вчетверо сильнее. Думать было некогда, Цитен решил действовать напропалую. Отправив гонца к королю с просьбой о скорой помощи, он разделил полк на три отряда: с одним сам пошел в деревню, а два послал занять выходы из деревни с обоих концов. Намерением его было захватить австрийцев врасплох.

Но несколько преждевременных выстрелов разбудили австрийцев, и они встретили смельчака в боевом порядке, ядрами и картечью. Несмотря на это, Цитен ринулся на них с такой быстротой, что ворвался в середину строев, отнял пушки и дрался с таким отчаянным мужеством, что почти весь пехотный полк принца Саксен-Кобург-Готского положил на месте. А кавалерия, видя со всех сторон прусских гусар, думала только о том, как бы вырваться на волю. Между тем и король подоспел к нему на помощь. Деревня была окружена со всех сторон.

Принц Лотарингский, который сам находился при своем авангарде, едва успел спастись с пятьюдесятью гусарами, оставя пруссакам все свои орудия, знамена и обозы. Остальные австрийцы были изрублены на месте или захвачены в плен. Между пленными находился генерал Дальвиц и более тридцати штаб- и обер-офицеров. В ознаменование этой победы король подарил цитенским гусарам отнятые ими у неприятеля серебряные литавры.

Хеннерсдорфская битва была ничтожна, но внезапное появление прусской армии и быстрота ее нападения нагнали такой панический страх на австрийцев, что Карл Лотарингский отказался идти на Берлин и со всем войском передвигался с места на место, не зная, где ему выгоднее и безопаснее стать. Фридрих следовал за ним по пятам и вскоре нанес второй удар (как ни странно, даже поспешно отступая, Карл не сумел собрать с марша свои идущие навстречу растянутые полки). В Герлице он отнял у австрийцев значительный магазин, при Циттау разбил неприятельский арьергард и завладел обозом. Через неделю в Лаузице не было ни одного австрийца, все сдалось в руки Фридриха; в то же время были счастливо отбиты покушения австрийцев на Силезию. Карл Лотарингский перешел в Богемию.

Теперь Фридрих устремил все силы на Саксонию. Известие о том, что австрийцы выгнаны из Лаузица и Силезии, поразило саксонцев. Генерал Грюн, который уже вел значительный корпус против Берлина, был поспешно отозван к армии с самой границы Бранденбурга.

Фридрих снова сделал мирные предложения королю Августу и убеждал его согласиться на статьи ганноверской конвенции. Август, подстрекаемый Брюлем, отвечал, что он готов на мир, но требовал, чтобы Фридрих сперва вывел армию из Саксонии и заплатил контрибуцию за вред, причиненный Саксонии его войсками. На это Фридрих, разумеется, не согласился. Австрия сумела вмешать в дело и Россию. Елизавета Петровна требовала от Фридриха, чтобы он прекратил свои враждебные действия против Саксонии, с которой, по Польше, она находилась в союзе. Фридрих рассчитал, что ранее четырех месяцев русские войска не подоспеют на помощь Августу и потому отвечал, что «от души рад сохранять мирные отношения со всеми соседями; но если кто-нибудь из них замыслит пагубные планы против Пруссии, то никакая сила в Европе не воспрепятствует ему защищаться и карать своих врагов».

Вслед за тем Фридрих принялся за военные действия с новой силой и деятельностью. Он отправил старого Леопольда Дессауского вверх по течению Эльбы, к Лейпцигу, а генералу Левальду приказал стать на этой реке для угрозы Дрездену и для помощи принцу Дессаускому. 29 ноября Лейпциг капитулировал. Отсюда, по приказанию короля, Леопольд быстро пошел к Майсену для соединения с корпусом Левальда. Неприятель, спеша на защиту своей столицы, второпях забыл разрушить мост на Эльбе, и потому Леопольду Дессаускому легко было соединиться с Левальдом. 13 декабря оба корпуса двинулись к Дрездену, а 15 декабря король прибыл в Майсен и обложил оба берега Эльбы.

Эти быстрые действия сильно встревожили саксонцев. Август бежал в Прагу и так был испуган, что даже забыл захватить с собой своих детей. Граф Рутовский, чьи войска обладали значительным численным превосходством над пруссаками, тем не менее вел себя пассивно: он расположился укрепленным лагерем между Майсеном и Дрезденом, приготовившись отстаивать столицу. Принц Лотарингский прибыл к нему на помощь; он остановился недалеко от Дрездена, но, по распоряжению саксонского военного министерства, австрийские войска были расположены на таком обширном пространстве, что в случае нужды Карл не мог бы их сосредоточить и в двое суток.

Теперь только саксонский кабинет сделался поуступчивее. Фридрих получил в Майсене посольство от Августа III с мирными предложениями, на которые заранее соглашалась и Австрия. Но было поздно: когда Фридрих прочел условия, горизонт пылал уже заревом и гром канонады оглашал воздух: Леопольд Дессауский атаковал саксонцев. Приди посольство несколькими часами раньше — несколько тысяч человек остались бы в живых.

Саксонская армия была расположена превосходно. Она занимала пространство на 13 верст от Эльбы до деревни Кессельсдорф. Только со стороны Кессельсдорфа, куда примыкало левое крыло, можно было атаковать ее; но здесь стояла на возвышении страшная батарея в 24 орудия, которая защищала деревню со всех сторон. Остальная часть войска находилась на крутом косогоре, отлогости и обрывы которого, покрытые льдом и снегом, были решительно недоступны. Правое крыло оканчивалось у Пеннериха, на высоком берегу Эльбы, и было прикрыто 6-тысячным отрядом генерала Грюна, стоявшим на скале, со всех сторон окруженной пропастями.

В два часа пополудни 15 декабря Леопольд Дессауский стал лицом к лицу с неприятелем. В этот день минуло пятидесятилетие его военной службы. Старик хотел отпраздновать юбилей новой блистательной победой или славной смертью окончить свое воинское поприще. Хладнокровно сделал он все необходимые распоряжения. Он знал своих солдат; многие из них вместе с ним поседели на поле брани, любовь и доверенность их к старому полководцу были безмерны. Он крепко надеялся на их мужество, но помощь свыше почитал необходимой. Перед самым началом дела он выехал на фронт, поднял руки к небу и после краткой молитвы скомандовал: «Марш, марш!»

Леопольд разделил значительный корпус инфантерии на три линии и подкрепил их одним драгунским полком. Атака началась с единственного доступного места, деревни Кессельсдорф.

Как львы бросились пруссаки вперед: батарея загрохотала и половины их не стало. Два раза возобновляли они свои попытки — и все напрасно: их заставляли отступить. Эти неудачи смутили солдат и военачальника. Но во время их вторичной ретирады один из саксонских генералов со значительным отрядом пехоты кинулся их преследовать. Этим движением саксонцы помешали действию собственной батареи.

Леопольд в тот же миг воспользовался ошибкой неприятеля. Драгуны четвертой линии бросились навстречу преследующим, опрокинули, смяли их, разогнали и частью захватили в плен; а три линии пехоты ворвались в деревню, овладели пагубной батареей и заставили саксонцев, отстаивавших Кессельсдорф, положить оружие и сдаться. В то же время прусская кавалерия ударила в левое крыло саксонцев, сбила с места неприятельскую конницу и обратила ее в бегство. Сын Леопольда Дессауского — Мориц, который командовал левым флангом прусской армии до самого взятия деревни, только обстреливая неприятеля, теперь тронулся с места. С девятью батальонами пробрался он по полузамерзшей лощине, почти выше колен в воде, до Пеннериха и повел солдат на приступ крутой скалы. Солдаты на плечах взнесли его на высоты.

Неожиданное появление пруссаков с этой стороны заставило бежать саксонцев. Прусская кавалерия левого крыла, которая дотоле была отделена от неприятеля пропастями, теперь пустилась его преследовать. В итоге саксонцы были разбиты на всех пунктах, пруссаки овладели их позицией и в течение двух часов все дело было решено — в пользу Фридриха. Граф Рутовский бежал к Дрездену; здесь Карл Лотарингский предложил ему напасть на пруссаков вторично соединенными силами, но Рутовский не согласился, говоря, что для спасения армии остается только одно средство — удалиться к богемской границе. В тот же день оба полководца предприняли ретираду, оставя в столице только 4000 человек земской милиции.

Саксонская армия в Кессельсдорфском сражении на считывала 26 тысяч человек под ружьем, пруссаки имели 27 тысяч. С обеих сторон полегло до 13 тысяч; сверх того, пруссаки взяли 4000 пленных и отбили у неприятеля 28 пушек. Интересно, что в этой кровопролитной битве участвовали и с той, и с другой стороны только отдельные корпуса, а главные армии оставались в бездействии.

На следующий день Фридрих со своим войском примкнул к корпусу Леопольда Дессауского. Он осмотрел поле битвы и похвалил отличные действия своих солдат. Вслед за тем он подошел к Дрездену. Столица не могла защищаться, во-первых, потому что гарнизон ее был слишком незначителен, а во-вторых, потому что граф Брюль в мирное время приказал уничтожить многие укрепления и на их месте разбил парк, чтобы тем увеличить дворцовые сады Августа.

Саксонские министры прислали Фридриху капитуляцию, но он не захотел ее подписать. Итак, ворота Дрездена были ему отворены безо всякого дальнейшего условия.

18 декабря Фридрих как победитель въехал в столицу Саксонии. Гарнизон был обезоружен и объявлен военнопленным. Войска в величайшем порядке разместились по обывательским квартирам. За их продовольствие и фураж платили наличными деньгами, а за малейшую обиду или оскорбление, нанесенные жителям, было назначено строжайшее наказание. Фридрих объявил всенародно, что не хочет пользоваться своим преимуществом и разорять саксонцев за интриги и безумные действия, графа Брюля, а напротив, от души предлагает свою дружбу Августу III и желает только мира в Германии.

Тотчас по прибытии в Дрезден он отправился во дворец, весьма ласково обошелся с молодыми принцами; обнял их дружески, успокоил и приказал оказывать им все королевские почести. Так же милостиво он обошелся с министрами Августа и с дипломатическим корпусом. Вечером король посетил театр, а на другой день присутствовал на молебне, который был совершен в церкви Животворного Креста.

Фридрих начертал мирный трактат и предложил его на рассмотрение саксонских министров. Все пункты были приняты Августом беспрекословно. Лишившись войска, столицы, доходов, оставив детей и министров в руках неприятеля, он не мог более торговаться, и даже сам Брюль не сумел ему подать лучшего совета, как согласиться на все условия прусского короля.

Мария Терезия также увидела, что борьба с Фридрихом не приведет ее к цели; и она согласилась на уступку: граф Гаррах, обер-канцлер Богемии, был ею отправлен в Дрезден с полномочием заключить мир по своему усмотрению.

Итак, через десять дней после Кессельсдорфского сражения, 25 декабря, мирный договор был подписан в Дрездене. Австрия вторично уступала Фридриху II Силезию и Глацкое графство в потомственное владение, а прусский король за это вывел войска из Саксонии и признал Франца I, супруга Марии Терезии, императором. Август III обязывался: никогда более не пропускать через свои земли врагов Пруссии, заплатить 1 миллион талеров контрибуции и поддерживать в Саксонии протестантскую веру.

«В день заключения мира был отслужен „Те Deum“ и со всех валов города стреляли из пушек. Во все время своего пребывания в Дрездене Фридрих давал спектакли, балы и концерты для развлечения несчастного народа. Бедные ежедневно толпами стекались ко дворцу и получали щедрую милостыню. И в Дрездене Фридрих умел приковать к себе самых заклятых врагов своих милостивым обращением и той предупредительной лаской и обходительностью, которая характеризовала его в обществе. С сожалением, почти со слезами, провожал его народ, когда 27 декабря он отправился в Берлин. Прусские солдаты расстались с саксонцами задушевными друзьями.

<…>

Сильно было беспокойство берлинских жителей при начале последней кампании; ежедневно ждали они незваных гостей и трепетали за столицу Пруссии, которая, кроме своей молодой и неопытной милиции, не могла надеяться ни на какую постороннюю помощь. Зато и радость берлинцев была велика при известии о мире и о возвращении короля. Фридрих сделался идолом Пруссии. Последние победы его возвысили сильно в глазах народа: весь успех кампании приписывали его уму, его личной храбрости, его военным дарованиям. Пруссаки знали, что Австрия и Саксония в этой последней войне имели на своей стороне все преимущества: и перевес сил, и выгоды положения, и выигрыш времени, и несмотря на все это, Фридрих возвращался в свою столицу торжествующим победителем, миротворцем Германии.

Торжество, которое жители Берлина приготовили для его въезда, походило на истинную овацию. С самого утра во всех церквах загудели колокола, пальба из пушек не прекращалась ни на минуту. Народная милиция протянулась в два строя от самых городских ворот до дворца. На всех перекрестках улиц гремела музыка. На окнах и балконах домов развевались ковры и знамена с эмблемами и надписями. Главные чины города и духовенство вышли за городские ворота навстречу королю. Едва издали показалась королевская коляска, раздались трубы и литавры, и сотни знамен ландвера и всех городских сословий и цехов перед ним преклонились. Море народа кипело около коляски, в которой Фридрих шагом ехал со своими братьями. Молодые девушки в белых платьях шли впереди и посыпали дорогу цветами, из окон и с балконов летели в коляску лавровые венки, и народ, бросая вверх шапки и шляпы, впервые закричал: „Да здравствует наш король! Да здравствует Фридрих Великий!“» (Кони. С. 210).

«Никогда не видел я зрелища умилительнее! — пишет Билефельд. — Роскошь дворов, торжества, которые иногда рождаются по мановению государей, часто бывают обманчивы; это род апофеоза, который монархи сами себе составляют и где народ является только исполнителем их желания, а не действователем по собственному убеждению. Но здесь не было ничего подготовленного: все сделалось мгновенно, экспромтом, само собою, под влиянием одной народной любви к Фридриху и всеобщего умиления. Король был глубоко тронут привязанностью своих подданных; на лице его выражалось чувство собственного достоинства и счастье быть монархом такого доблестного народа. Приветливо кланялся он на обе стороны и только по временам убеждал народ, чтобы он не теснился, остерегался лошадей и не причинил себе как-нибудь вреда в давке. С теми, которые близко подходили к коляске, он вступал в разговор и тем еще более возбуждал всеобщий энтузиазм».

Утолив свою жажду честолюбия, король не забыл и о своих солдатах: по его приказу вскоре после окончания Силезских войн в Берлине был сооружен огромный Дом инвалидов, где на казенные пенсии доживали свой век увечные ветераны его армии. На фронтоне дома Фридрих приказал высечь лаконичную надпись: «Laeso et invicto Militi» («Уязвленному, но не побежденному воину»). Интересно, что при Доме функционировали две церкви — лютеранская и католическая (и это при всей непримиримости борьбы между обеими конфессиями, которые стараниями Габсбургов и папы Бенедикта XIV вернули Европу в состояние религиозной ожесточенности времен Тридцатилетней войны 1618–1648 годов).

Интересно, что на заключительный исход кампании 1745 года оказала большое влияние Россия. Инициатором этого стал всесильный канцлер Елизаветы Петровны — Бестужев-Рюмин.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин учился по приказанию Петра Великого в Копенгагене и в Берлине; знал прекрасно латинский, французский и немецкий языки и потому был использован при посольствах, где имел случай изучить трудную науку политики под руководством отличного дипломата того времени князя Бориса Ивановича Куракина. В царствование Анны Иоанновны Бестужев возвысился до чина действительного тайного советника, «служа преданным рабом Бирону во всех его интригах и жестокостях», а во время регенства Бирона способствовал его свержению, хотя не рассчитал своих сил и сам пострадал вместе с ним.

По вступлении на престол Елизаветы Петровны Бестужев сумел ловко подделаться к ее любимцу Лестоку, который опять ввел его ко двору и возвысил даже до звания вице-канцлера. Лесток почитал Алексея Петровича первым своим другом и постоянно вымаливал для него у императрицы новые милости и награды, так что Елизавета ему раз сказала: «Смотри, граф! Ты не думаешь о последствиях, я лучше тебя знаю Бестужева: ты связываешь для себя пук розг». И действительно, предсказание императрицы сбылось: Бестужев оклеветал Лестока, произвел над ним вместе со своим наперсником фельдмаршалом Апраксиным (будущим «героем» первого русского похода в Восточную Пруссию) пристрастное следствие и приговорил к лишению чинов, имений и ссылке. Бестужев сумел вкрасться в «неограниченную доверенность» к Елизавете, руководил всеми ее действиями, господствовал над всеми министрами и был ею возведен в достоинство государственного канцлера.

Шестнадцать лет управлял он кормилом империи и (отчасти из государственных соображений, отчасти из личной ненависти к Фридриху) вовлек Россию в разорительную и бесполезную Семилетнюю войну. Бестужев был так силен при дворе, что осмеливался даже враждовать и тягаться с наследником престола, Петром Федоровичем, и старался отстранить его от престолонаследия, уверяя Елизавету, что Петр омрачит впоследствии славу ее правления.

В дальнейшем Бестужеву инкриминировали тот факт, что во время тяжкой болезни императрицы, в 1757 году, он самовольно отозвал из Пруссии фельдмаршала Апраксина со всей армией. За это его лишили чинов, орденов и сослали в заточение в одну из его деревень, где его велено было содержать под караулом, дабы, как сказано в указе, «…другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями, состарившегося в них злодея» («С-Петербургские Ведомости», февраль 1758 года). Но Екатерина Великая возвратила его из ссылки и со званием генерал-фельдмаршала даровала ему все прежние титулы и ордена. Он умер в 1766 году.

Вот что говорит о нем Бантыш-Каменский: «Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин с обширным, разборчивым умом приобрел долговременного опытностью навык в делах государственных, был чрезвычайно деятелен, отважен, но вместе горд, честолюбив, хитр, пронырлив, скуп, мстителен, неблагодарен, жизни невоздержной. Его более боялись, чем любили. Императрица Елизавета ничего не решала без его мнения. Он повелевал не только сановниками ее, но и приближенными. Он первый завел переписку под названием „секретной корреспонденции“, посредством которой наши министры, находившиеся в чужих краях, сообщали ему, кроме обыкновенных известий, свои догадки, мнения, пересказы и народную молву. Он извлекал из этих сведений, что хотел, для донесения Елизавете и, таким образом, направлял ее мысли в пользу или против иностранных держав».

Еще при жизни канцлера недружественные ему деятели в один голос утверждали, что стойкость Бестужева-Рюмина обусловлена английскими и австрийскими деньгами и поэтому он так верно служит интересам Вены и Лондона. Следует отметить, что обвинения в продажности не избежал ни один крупный государственный деятель того времени, и в ряде случаев для таких обвинений были веские основания. Подкуп министров, как и перлюстрация, был весьма распространенным средством дипломатической борьбы и даже не преследовался так строго, как, например, шпионаж.

Не приходится сомневаться в том, что и Бестужев-Рюмин брал деньги у англичан, австрийцев, саксонцев. С весны 1745 года в донесениях английских посланников он упоминается как «My friend» («мой друг»), а в 1746-м канцлер получил от англичан 10 тысяч фунтов, оформленных как «долг без процентов на десять лет под залог дворца». Разумеется, ни о каком возврате «долга» позже не было сказано ни слова. Осенью 1752 года, когда польский король и саксонский курфюрст Август III, встревоженный угрозами со стороны Фридриха II, обратился к России за помощью, Бестужев-Рюмин «покаялся» саксонскому посланнику Функу, что растратил на собственные нужды свыше 20 тысяч дукатов из фондов Коллегии иностранных дел и что при первой же проверке его лишат должности. Он просил известить об этом английского и австрийского посланников. Начались обсуждения представителей союзных держав, как помочь канцлеру. Английский резидент Вулф, на которого особенно рассчитывали австрийцы и саксонцы, поначалу наотрез отказался спасать «своего друга». С документами в руках он доказал коллегам, что за последние годы передал Бестужеву-Рюмину свыше 62 тысяч рублей. С большим трудом им все же удалось уговорить Вульфа выдать канцлеру хотя бы 8 тысяч. Остальные деньги были присланы из Вены.

Тем не менее политика Бестужева в 40-е годы строилась на вполне четких принципах, базировавшихся на недопущении равновесия в Европе. Это охарактеризовывалось им так: недопустимо создание коалиции пограничных с Россией стран (Швеции, Речи Посполитой, Турции) под эгидой какой-либо западноевропейской державы (имелась в виду прежде всего Франция). Внешнюю политику необходимо строить на основе союзов с величайшей морской державой — Англией, и особенно с Австрией, которая в силу своей географии автоматически являлась главной союзницей России в борьбе с турками. Принципы в целом правильные, но выполнял их Бестужев не всегда в меру, не учитывая возможного изменения расстановки сил и политических симпатий в Европе. Позднее мы увидим, что в 50-е годы это привело и Россию, и карьеру самого канцлера в тупик.

Политика Фридриха, строившаяся на учете инертности одних государств, растерянности других, включавшая элементы авантюризма, выбор и молниеносную смену союзников в зависимости от потребности минуты, была органически неприемлемой для Бестужева-Рюмина и вызывала его резкое противодействие. По его мнению, в Европе не было государственного деятеля, имевшего такой же «непостоянный, захватчивый, беспокойный и возмутительный характер и нрав», как у прусского короля. Бестужев-Рюмин был убежден, что иметь дело с самим Фридрихом как партнером невозможно, ибо многочисленные вероломные нарушения прусским королем заключенных им трактатов не допускали возможности любого союза с ним и требовали тщательного наблюдения за его демаршами.

Однако нет оснований утверждать, что Бестужев-Рюмин отрицал возможность и полезность дружественных отношений России с Пруссией. Как трезвый политик, он не мог не учитывать ее возросшее могущество в Германии и Европе и понимал, что дело не только в характере прусского короля. Считая Фридриха главным виновником войн первой половины 40-х годов, Бестужев-Рюмин видел, что усиление Пруссии за счет соседей (Австрии и Саксонии) чревато нарушением равновесия в Европе и что интриги прусских дипломатов в Швеции, Турции и Речи Посполитой угрожают не только австрийским или саксонским интересам, но и интересам России. «…Коль более сила короля Прусского умножится, — писал канцлер, — толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа… империи приключиться может».

Прусский король отвечал Бестужеву той же монетой. Если просмотреть подряд день за днем донесения французских и прусских посланников при русском дворе за 1742–1745 годы, то окажется, что у них не было более актуальной темы, чем обсуждение средств и способов свержения А. П. Бестужева-Рюмина. Фридрих вообще ставил в зависимость от свержения Бестужева свои успехи в деле изоляции Австрии. «Если мне придется иметь дело только с королевой Венгерской (Марией Терезией), — писал он послу в Петербурге Мардефельду, — то перевес всегда будет на моей стороне. Главное условие — условие непременное в нашем деле — это погубить Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто. Нам нужно иметь такого министра при русском дворе, который заставлял бы императрицу делать то, что мы хотим». В случае «если… вице-канцлер удержится на своем месте», король предлагал послу другую тактику: «…Вы должны будете изменить политику и, не переставая поддерживать тесные сношения с прежними друзьями, употребите все старания, чтобы Бестужев изменил свои чувства и свой образ действий относительно меня; для приобретения его доверия и дружбы придется израсходовать значительную сумму денег. С этой целью уполномочиваю вас предложить ему от 100000 до 120000 и даже до 150000 червонцев, которые будут доставлены вам тотчас, как окажется в том нужда».

Одновременно дипломаты-союзники пытались использовать против Бестужева-Рюмина нового вице-канцлера — М. И. Воронцова, весьма симпатизировавшего Франции. Однако Бестужев-Рюмин так ловко сумел провести интригу и дискредитировать Воронцова в глазах Елизаветы, что тот был отправлен на год в заграничную поездку. «Бестужевская проблема» осталась неразрешимой для его врагов.

В чем состояла сила Бестужева-Рюмина, почему прусский король так дорого ценил его дружбу, а сам Алексей Петрович постоянно отвергал попытки Пруссии и Франции войти в сделку с ним? Дело в том, что благодаря усилиям Бестужева-Рюмина антипрусская направленность, ранее выраженная неявно, стала доминировать во внешней политике России примерно с 1744 года, когда был заключен союзный договор с Саксонией. Очень важным эпизодом в борьбе за изменение внешнеполитического курса России явились события осени 1744 года, когда было получено известие о начале второй Силезской войны Пруссии против Австрии и Саксонии.

В результате нерешительной внешней политики первых лет правления Елизаветы Россия оказалась в сложном положении: и Пруссия, и Саксония обратились к ней за вооруженной поддержкой. Первая ссылалась на статьи союзного договора 1743 года, а вторая — на статьи союзного договора 1744 года. И в том, и в другом договоре речь шла об оказании Россией помощи партнеру в случае нападения на него третьей державы.

Точка зрения Бестужева-Рюмина выражена в его записках очень четко: Пруссия, побуждаемая «наущениями и деньгами Франции», нарушила Бреслауский мир и данные Россией и Англией гарантии этого мира, напав на Саксонию и Австрию, поэтому Фридрих не может рассчитывать на поддержку России в отличие от Августа III, ставшего жертвой агрессии. «Интерес и безопасность… империи, — писал Бестужев-Рюмин, — всемерно требуют такие поступки (Фридриха), которые изо дня в день опаснее для нас становятся, индифферентными не поставлять, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собственной безопасности гасить, хотя бы он наизлейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть».

Мнение канцлера об оказании помощи Саксонии поддержал и вице-канцлер М. И. Воронцов, опасавшийся усилившейся деятельности Пруссии в Швеции и Турции. В официальной записке, датированной сентябрем 1745 года, Бестужев-Рюмин настаивал на принятии конкретного и срочного решения по поводу прусско-саксонского конфликта, ибо, оставаясь в стороне от него, «дружбу и почтение всех держав и союзников потерять можно, так что, ежели здешняя империя в положении их нужду имела, они для нас толь мало сделали б, как мы для них».

Елизавета вняла требованиям своего канцлера. Состоялись два совещания высших чинов государства с участием императрицы, на которых было решено оказать военную помощь Августу III. 8 октября 1745 года императрица предписала фельдмаршалу Ласси сосредоточить в Лифляндии и Эстляндии около 60 тысяч человек, с тем чтобы весной начать наступление против Фридриха. Это сыграло определенную роль в развязке второй Силезской войны: как я уже говорил, в конце декабря 1745 года в Дрездене Австрия и Саксония заключили с Пруссией мир на основе Бреслауского мирного договора.

Война Австрии с Францией продолжалась еще долгое время и закончилась только в 1748 году. В последние годы главным театром войны стали австрийские Нидерланды, где против австро-английских войск успешно действовала французская армия Морица Саксонского. Французы одержали ряд крупных побед и заняли владения Габсбургов в Бельгии, но в Северной Италии и на море терпели неудачи. К тому же в 1746 году Россия восстановила союзный трактат с Австрией.

За это время Мориц Саксонский разбил Карла Лотарингского при Рокуре (1746 год), а затем — союзную армию принца Оранского и герцога Камберленда при Лауффельде (1747 год). Вскоре в войну вступила Россия.

Подводя итоги своей внешнеполитической деятельности в период Силезских войн, Фридрих II писал в 1746 году: «Все вышеизложенные нами обстоятельства доказывают, что король прусский не вполне преуспел в своих домогательствах и что достигнутое им от России не совсем соответствовало его надеждам. Но важно то, что удалось усыпить на некоторое время недоброжелательство столь грозной державы, а кто выиграл время, тот вообще не остался в накладе». Однако автор этих строк оказался излишне самоуверенным.

Уже с начала 1746 года в Петербурге велись напряженные переговоры о заключении русско-австрийского оборонительного союза. Договор был подписан в конце мая 1746 года сроком на 25 лет и стал начальным звеном в цепи союзных соглашений, которые на протяжении полувека объединяли Россию и Австрию сначала в борьбе с Пруссией в Семилетней войне, затем, при Екатерине Великой, с Турцией, а также с революционной и наполеоновской Францией. Особенно важными были секретные статьи союзного договора 1746 года. Россия и Австрия обязались совместно действовать и против Пруссии, и против Турции, причем Мария Терезия рассчитывала с помощью этого союза пересмотреть условия Дрезденского мира 1745 года и вернуть себе Силе-зию. Чтобы предупредить возможные неожиданные действия Фридриха, было решено держать в Лифляндии крупный корпус войск, готовых по первому приказу из Петербурга двинуться на Кенигсберг.

В 1747 году русское правительство пошло на дальнейшее сближение с Англией. После Дрезденского мира 1745 года, как я уже говорил, военные действия велись главным образом в Нидерландах, где у Габсбургов были большие владения. После блестящих побед Морица Саксонского, в 1746–1747 годах при содействии Австрии были заключены две русско-английские так называемые субсидные конвенции. Согласно их условиям, Россия обязалась предоставить Англии и Голландии 30 тысяч солдат за крупную сумму денег. Этот корпус должен был действовать против Франции.

Во исполнение договора 30-тысячный корпус князя Василия Аникитича Репнина весной 1748 года выступил из Лифляндии через Богемию и Баварию на Рейн с целью оказания помощи Марии Терезии. В Кремзире корпус осмотрела сама союзница Елизаветы, которая оказалась весьма довольна «состоянием и порядком» русских войск. Репнин доносил по этому поводу Военной коллегии: «Императрица объявила удовольствие о добром порядке и войск, тако ж, что люди весьма хорошие… Еще же удивляются учтивости солдатской. Мы-де вчера ездили гулять и заехали нечаянно в деревню. Солдат побежал дать знать без всякого крику и дал знать; до того часу как офицеры, так и солдаты из своих квартир выступили и отдали шляпами честь». Мария Терезия высказала сожаление, что не обратилась раньше за помощью к России: «Тогда бы мы того не терпели, что ныне терпим». Француз Лопиталь, смотревший корпус в Риге, писал: «Русская армия хороша, что касается состава. Солдаты не дезертируют и не боятся смерти».

Керсновский восторженно комментирует результаты похода Репнина: «Поход удался вполне. Пруссия склонилась на мир, русской же крови за чужие интересы на этот раз проливать не пришлось». На самом же деле «склонилась на мир» не Пруссия, уже давно не участвовавшая в войне, а сама Австрия. Репнин успел прийти на Рейн, когда все уже было кончено: русской армии пришлось маршировать через всю Германию, а Мориц успел 7 мая 1747 года взять Маастрихт и тем лишил англо-голландцев последних форпостов во Фландрии. Вскоре и на западе война окончилась Э-ля-Шапельским перемирием.

В конечном счете 18 октября 1748 года в Нидерландах был заключен формальный Аахенский мир между Англией и Голландией с одной стороны, и Францией — с другой. Вскоре к договору присоединились Австрия, Испания и Сардиния. По договору Пруссия подтвердила аннексию Силезии, Испания получила небольшие австрийские владения в Северной Италии (герцогства Парма, Пьяченца и Гуасталла); некоторые итальянские владения Габсбургов перешли к Сардинии (Пьемонту). Франция отказалась от своих завоеваний в Голландии и Индии, вернула Англии Мадрас и некоторые небольшие территории в Америке. Кроме того, Англия добилась разрушения укреплений крепости Дюнкерк на берегу пролива Па-де-Кале.

Была признана Прагматическая санкция в Австрии, сохранение Ганноверского курфюршества и власти Ганноверской династии в Англии и Шотландии. На этом восьмилетняя кровопролитная война за Австрийское наследство закончилась, в общем, безрезультатно для всех воевавших стран, за одним лишь исключением — Пруссии. Именно поэтому договор в Аахене не разрешил противоречий европейских держав, а явился лишь передышкой на пути к Семилетней войне.

В мирном договоре Австрия, по требованию Франции, вторично признала Силезию и графство Глац собственностью Фридриха. Но дружеские отношения прусского короля и Людовика XV давно уже разрушились. Саркастические высказывания Фридриха глубоко уязвили самолюбие французского короля, который и так смотрел на него, как на врага католической церкви. На просьбу Фридриха о помощи в последнюю, решительную для Пруссии, войну, Людовик прислал ему «самый обязательный и вежливый» отказ: он приводил такие причины, на которые прусскому королю нечего было отвечать, но в которых явно обнаруживалась неохота Франции вступать в его дела. Зато Фридрих так же вежливо, но с тонкой, язвительной иронией известил Людовика о заключении Дрезденского мира.

Несмотря на эти личные неудовольствия обоих королей, трактат Пруссии с Францией должен был оставаться во всей силе до 1756 года. Но будущее обещало грозу неминуемую. В этом отношении английский посланник, который приезжал в Берлин для переговоров по случаю Аахенского мира, в донесении своему двору очень верно определил характер прусского короля: «Сердце Фридриха, — говорил он, — драгоценный алмаз, но он оправлен в железо!»

Присоединив к себе богатейшую Силезию, Пруссия увеличила свои территории почти вдвое. Население королевства возросло на 1,5 миллиона человек, а численность наемной и отлично вымуштрованной армии достигла 160 тысяч солдат и офицеров. Чтобы правильно оценить значение этой цифры, скажу, что армия России, неизмеримо большая, чем крошечная Пруссия как по территории, так и по численности населения, превосходила эту цифру менее чем вдвое.

Поход корпуса Репнина привел к разрыву русско-французских отношений. В декабре 1747 года Петербург покинул посланник д'Аллион, а летом следующего — консул Совер. Отношения Франции с Россией были прерваны почти на восемь лет.

Вскоре стал неизбежен разрыв и русско-прусских отношений. Осенью 1746 года Фридрих отозвал своего посла Мардефельда, обвинив его в том, что посланник поскупился и не дал Бестужеву-Рюмину 100 тысяч рублей для предотвращения русско-австрийского сближения.

В 1749 году ареной острого столкновения интересов России и Пруссии стала Швеция. Дело в том, что в Швеции с 1720 года существовала олигархическая форма правления, ослаблявшая государство и делавшая власть короля фикцией. В 1749 году в Петербурге стало известно, что наследник шведского престола Адольф Фридерик при поддержке части дворянства, Пруссии и Франции готовит в случае смерти больного короля Фридерика государственный переворот, намереваясь восстановить в Швеции самодержавие. Усиление Швеции (которая в результате Северной войны и оккупации части страны русскими войсками практически превратилась в колонию Петербурга) не входило в планы России, и правительство Елизаветы трижды требовало от шведского короля предотвращения возможных попыток восстановления самодержавия. Резкие ноты русского правительства были с неудовольствием встречены в Берлине, что и стало поводом для отозвания осенью 1750 года русского посланника Г. И. Гросса. Такое четко наметившееся размежевание сил в Европе через шесть лет привело к началу Семилетней войны.

Источник: Юрий Юрьевич Ненахов. Войны и кампании Фридриха Великого. 2002 г.

Первая Силезская война

См. также:

Г. Дельбрюк: