Салтыков граф Петр Семенович — генерал-фельдмаршал, родился в 1698 г., умер в декабре 1772 г. Граф Петр Семенович Салтыков, победитель "скоропостижного" прусского короля Фридриха II, был сын генерал-аншефа Семена Андреевича Салтыкова, которого Императрица Анна Иоанновна, приходящаяся ему родственницею по матери, называла не иначе, как "mon cousin". Близость к царствующему дому обеспечила первоначальную карьеру Петра Семеновича. Начав свою службу в 1714 г. солдатом гвардии, он тогда же был отправлен Петром Великим во Францию для обучения морскому делу. Насколько успешно велись эти занятия — неизвестно, но, судя по тому, что по возвращении из Франции он и не думал служить во флоте, навряд ли.
При вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны мы видим Петра Семеновича капитаном гвардии, уже женатым на Прасковье Юрьевне, урожденной Трубецкой, способствующим восстановлению ограниченного было самодержавия. Последнее обстоятельство сближает, как Салтыкова, так и жену его с императрицею, и капитан-гвардии С. переименовывается в действительные камергеры, а в 1733 г. получает вместе с отцом своим графское достоинство. В придворном звании П. С. оставался, впрочем, недолго: в 1734 г. он в чине генерал-майора принимает участие в походе наших войск в Польшу для поддержания прав Августа III. По окончании похода С. был награжден орденом Св. Александра Невского. Во время правления Анны Леопольдовны П. С. Салтыков получил чин генерал-поручика, был назначен генерал-адъютантом и сенатором.
Воцарение императрицы Елизаветы лишило его последних званий и заставило удалиться из Петербурга. Война со шведами была для этого благовидным предлогом. 1742 г. генерал-поручик Салтыков проводит в финляндской армии фельдмаршала Ласси, а в 1743 г. командует арьергардом отряда Кейта, отправленного по заключении мира со шведами на галерах из Гельсингфорса в Стокгольм, на случай движения датских войск против союзной уже нам Швеции. По возвращении из Стокгольма П. С. был назначен начальником Псковской дивизии; в 1754 г. он произведен в генерал-аншефы, а в 1756 г. был назначен командиром Украинских ландмилицких полков.
Наступает 1759 г., третий год нашей войны с пруссаками; непопулярность в рядах войск главнокомандующего русскою армиею генерал-аншефа Фермора заставляет правительство искать среди наших, русских генералов человека более достойного занять этот ответственный пост, и выбор падает на П. С. Салтыкова. Назначение это было совершенною для всех неожиданностью. Генерал-аншеф Салтыков, шестидесяти одного года от роду, до сих пор ничем не зарекомендовал себя. Иностранцы и свои отзывались о нем одинаково, что это предобрый, обходительный и ласковый человек, страстный охотник, но никогда не командовавший в действующей армии и ничем положительно не выказавший способностей быть боевым генералом и в особенности главнокомандующим. Болотов, видевший Салтыкова в Кенигсберге, при проезде его в действующую армию, в своих записках говорит о впечатлении, произведенном П. С. на современников в таких выражениях: "Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии и предводительствовать ей против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкою, и никто и мыслить того не отваживался, что б мог он учинить что-нибудь важное", И вот, несмотря на все это, этой "курочке" выпало на долю не только успешно бороться, но и разбить знаменитого, непобедимого до сих пор, прусского короля Фридриха II. Напрасно было бы думать, что только слепое счастье было причиною того, что имя до сих пор неизвестного генерала графа Салтыкова, прогремело на всю Европу, как победителя непобедимого Фридриха. Энергия и вместе с тем осторожность, здравый смысл, отсутствие рутины в распоряжениях, крайнее хладнокровие и быстрая сообразительность в минуту опасности, стремление видеть все по возможности своими глазами, дабы затем иметь возможность самостоятельно разрешать возникающие вопросы (не прибегая к военным советам), любовь и знание русского солдата — вот те данные, благодаря которым 60-летний, неизвестный до сих пор, русский генерал оказался достойным соперником знаменитейшего полководца Европы второй половины XVIII в.
Условия, при которых Салтыкову пришлось выступить в качестве главнокомандующего, были весьма для него неблагоприятны. Совместные действия с австрийцами, стремящимися захватить инициативу в свои руки, с одной стороны, и подчинение петербургской конференции, созданной по образцу венского гофкригсрата и желающей руководить действиями русской армии, когда последняя отдалена от Петербурга на 1500 верст, с другой — сильно связывали руки главнокомандующего и требовали массу энергии и находчивости, чтобы в одно и тоже время бороться с испытанною прусскою армиею и исполнять желания австрийцев и требования петербургской конференции. Общее положение дел на театре военных действий перед назначением П. С. главнокомандующим достаточно определяло его будущую деятельность. Австрийская дипломатия с начала семилетней войны стремилась поставить русскую армию в положение лишь помощницы австрийцам. Знаменитый Кауниц хотел этой мерою лишить Россию возможности быть фактически сильною при заключении мира и через то возвысить свое могущество в Западной Европе. С этою целью австрийцы с начала войны стремились добиться соединения со своею армиею лучшего (по их предположению) русского корпуса, не менее 30 т., соглашаясь на свободу действий остальных сил русской армии, безопасных тогда для политико-стратегических видов венского двора. До 1759 г. хлопоты Кауница не достигли в указанном смысле успеха. Только в марте этого года австрийскому генералу Тиллие удалось отклонить петербургскую конференцию от проектированных в Петербурге совместных операций со шведами, и 23-го марта был решен план кампании 1759 г. В силу оного русская армия, по частям (корпусами по 30 т.), должна была следовать для соединения с главною армиею фельдмаршала Дауна к р. Одеру, с таким расчетом, чтобы к 25-му июня русские сосредоточили между Глогау и Бреславлем 90-тысячную армию. Отсюда союзники (австрийцы и русские) должны были оперировать по течению р. Одера, в зависимости от обстоятельств, вверх или вниз.
3-го мая русская армия, под начальством графа Фермора, 3 колоннами направилась к pр. Нетте и Варте, оставив на нижней Висле корпус графа Румянцева, и в конце мая заняла тремя массами Познань, Усцы и Накель. К 18-му июня армия сосредоточилась у Познани, где на другой день новый главнокомандующий, граф Салтыков, принял начальство над армиею.
Остановка на Варте и у Познани была вызвана крайним расстройством материальной части армии. Согласно полученным от петербургской конференции указаниям, предстоящие действия нового главнокомандующего были заключены в следующие рамки: воспрещалось маневрировать вверх по Одеру выше Колората, где должны были соединиться русско-австрийские силы; избегать рискованных операций; не отдаляться от левого берега Одера, даже по соединении с Дауном, далее 2—3 переходов; главное же настойчиво рекомендовалось принимать все советы и предложения Дауна и как бы подчиниться этому, по мнению Петербурга, отличному боевому генералу. Фридрих II, со своей стороны, поставил себе целью воспрепятствовать соединению неприятельских армий и для этого особым отрядом графа Дона действовать на сообщения с нижней Вислой со стороны их правого фланга.
20-го июня, на другой день своего прибытия в Познань, граф Салтыков произвел смотр своей армии; в строй было выведено 38 814 чел.; войска представились новому главнокомандующему в прекрасном виде и в полном порядке. С этого дня начинается для Петра Семеновича новая, полная ответственности, тревог и лишений жизнь: прусские войска уже вошли в соприкосновение с русскими; необходимо было энергично приниматься за выполнение намеченной конференциею задачи, т. е. так или иначе соединиться с австрийскою армиею. 27-го июня Салтыков, выслав казачью конницу на сообщения графа Дона, сам с остальною армиею переходит в решительное наступление против пруссаков; к 30-му июня войска противника уже оттеснены к месту слияния Варты с Одером; 4-го июля Салтыков, оставляя у себя на фланге армию противника, для достижения скорейшего соединения с австрийцами, смело двинулся на Кроссен и 9 июля главными силами занял Гольцын, а легкими войсками Цюллихау. Граф Дона, уклонявшийся до сих пор от решительных действий, вознамерился воспрепятствовать движению русских на Кроссен, преградив Салтыкову путь соединения с австрийцами, и с этою целью форсированным маршем направился на Мезерич, Швибус, к Цюллихау, куда и прибыл 10-го июля, выбив оттуда наш слабый авангард гусар Зорича. Здесь нерешительный граф Дона был замещен генералом Веделем, получившим от Фридриха категоричное приказание — "всюду нападать на русских, где только их встретит, разбивать и мешать их соединению" с Дауном.
Занятие пруссаками Цюллихау пресекло прямое движение русских войск к Кроссену, и нашему главнокомандующему приходилось при этих обстоятельствах принять одно из следующих трех решений: 1) уклониться от решительного боя и продолжать маневрирование с целью соединиться с Дауном выше или ниже Кроссена (на что он имел указание конференции); 2) продолжать марш-маневр к Кроссену, выиграть свои сообщения с австрийцами и, в крайности, принять бой на марше и 3) атаковать армию Веделя у Цюллихау. Атаковать пруссаков на позиции у Цюллихау было более чем рискованно: болотистые ручьи, проходимые лишь в некоторых пунктах, болотистый кустарник и таковые же леса, река Обра с ее притоками и наконец р. Одер, все эти местные препятствия, преграждающие подступы к позиции, неминуемо сильно бы утомили и расстроили войска атакующего раньше, чем они пошли бы в атаку. Гора же Эйхберг, ключ позиции пруссаков, командовавшая всею окружающею местностью, представила бы утомленному уже атакующему непреодолимую преграду. Но если подобные условия местности не позволяли атаковать противника, то они в значительной степени способствовали обойти пруссаков, так как те естественные препятствия, которые мешали бы при атаке, теперь в такой же степени должны были стеснять пруссаков при переходе в наступление против обходящей их русской армии. Эти соображения не допустили Салтыкова совершенно уклониться от боя, на что имелось указание конференции, и он решается всеми своими силами обойти пруссаков с северной стороны и, заняв находящуюся в тылу у противника деревню Пальциг, выйти таким образом на прямую дорогу к Кроссену; в случае же перехода пруссаков в наступление принять бой, прикрываясь ручьем, протекавшим в тылу позиции противника.
К утру 11 июля обе армии занимали следующее расположение: русская по-прежнему в лагере у д. Гольцына, слабые наблюдательные отряды легкой конницы Зорича были в Лангенмейльвальде, в лесу, окружающем позицию пруссаков с юго-востока, а форпосты Тотлебена в стороне к Букову, деревне к северу от расположения противника. Главные силы пруссаков у Эйхберга, меньшая часть их сил занимала Цюллихау, где была и главная квартира Веделя. Русская армия была в составе: 54 батальона, 34 эскадрона регулярной конницы, 29 эскадронов гусар, 40 сотен казаков и 186 орудий; всего около 40 тысяч строевых. Прусская армия имела в день боя: пехоты 30 батальонов, т. е. до 18 тысяч человек, конницы 67 эскадронов — 9380 человек, число орудий неизвестно, но меньше, чем у русских. Рано утром 11 июля граф Салтыков лично отправился на рекогносцировку неприятельского расположения и местности, приказав армии быть в полной боевой готовности. Только к 3 часам пополудни главнокомандующий вернулся назад, к Гольцыну, и тотчас же отдал приказания для движения армии к д. Пальциг, в обход левого фланга и тыла неприятеля. Для этого вся армия, в полной боевой готовности, под ближайшим прикрытием легкой конницы Тотлебена, ночным маршем должна была следовать из Гольцына на Клемциг и Буков, мимо Шенборна к Пальцигу, где, став фронтом к Цюллихау, а тылом к Кроссену, восстановить свои сообщения с австрийцами.
После 4 часов пополудни русская армия, построившись "с такою в ордер-де-баталии осторожностью, что при всяком случае, поворотясь только во фронт неприятеля встретить могла", выступила на Клемциг к Букову, куда благополучно и прибыла около полуночи. Здесь войска, оставаясь в том же боевом порядке, заночевали, а сам главнокомандующий, с чинами главной квартиры, расположился на ночлег в д. Букове. В 3 часа утра 12 июля русская армия выступила в дальнейший путь по направлению к Пальцигу и только тогда, когда голова походной колонны была уже за ручьем, между дд. Шенборном и Никкерном, неприятель впервые заметил наше движение и сделал слабое усилие задержать его, открыв дальний, совершенно безвредный для нас артиллерийский огонь. После этой ничтожной и неудачной попытки задержать движение, Ведель высылает около 12 ч. пополудни гусар Малоховского, но они, расстроенные преодолением местных препятствий, наткнувшись на огонь выставленной Фермором батареи, принуждены были отступить, и русская армия беспрепятственно проследовала к д. Пальциг, впереди которой, значительно уже после полудня, и расположилась на позиции, имея упомянутую деревню позади центра своей второй линии, а легкие войска выдвинутыми вперед между дд. Глоксен и Кай.
Как само движение, так и выбор позиции свидетельствуют, насколько основательно ознакомился с местностью наш главнокомандующий и каким верным взглядом на положение вещей обладал этот никогда до сих пор не командовавший войсками в бою генерал. Фронт позиции русской армии шел от дороги в Кроссен до пруда у Ейхмюлле на протяжении 3 верст, остальное пространство до Никкерна было под наблюдением нашей легкой конницы. Болотистый ручей и р. Флосс, впереди фронта нашей позиции, вынуждали атакующего несколько раз переходить из боевого порядка в походный, разобщали его войска, ставили в необходимость развертываться под огнем русских. Против правого фланга нашего расположения местность более благоприятствовала наступлению противника. Здесь ручей, образуя входящую дугу к стороне неприятеля, давал ему возможность переправиться через него вне сферы нашего артиллерийского огня, а редкая роща на правом, русском берегу ручья значительно облегчала подступы к нашему правому флангу. Левый наш фланг можно было обеспечить от нападения противника, уничтожив мосты у Шенборна и Никкерна, что и было сделано Салтыковым во время уже сражения. Местность на позиции была возвышена, представляла удобства обстрела, причем несколько отдельных высот, бывших на правом участке, благоприятствовали действию русской артиллерии, как по опушке помянутой рощи, так и по подступам от бугров, окружающих наш правый фланг, к Кроссенской дороге. В тылу русских было несколько удобных позиций, где отступающая армия могла бы удержаться до Кроссена. Оценивая позицию под Пальцигом, надо признать ее весьма сильною в центре и на левом фланге. Правый фланг представлял наибольшие удобства для фронтальной атаки неприятеля соединенной с охватом. Высоты на самой Кроссенской дороге составляли стратегический и тактический ключи пальцигской позиции, так как с занятием их пруссаки поставили бы русских в необходимость оставить позицию, отбрасывали их от Кроссена и вынуждали искать кружного пути для восстановления связи с Познанью.
На позиции при Пальциге русские расположились следующим образом: правый фланг составляла первая дивизия Фермора, имевшая в первой линии пять пехотных полков и во второй четыре; два полка этои дивизии, 2-й Московский и Выборгский, для обеспечения охвата со стороны правого фланга, закрыли пространство между линиями, расположившись параллельно Кроссенской дороге и перпендикулярно к первой линии. С этою же целью на самой дороге, на высоте, развернулась особая батарея. В центре позиции, непосредственно впереди Пальцига, стали 10 полков дивизии Вильбуа (6 — в первой и 4 — во второй линии). На левом фланге построились в одну линию 3 полка обсервационного корпуса. Расстояние между линиями (от 300 до 500 шагов) было занято небольшими частными резервами первой линии, а также Казанским кирасирским и эскадроном Нижегородского драгунского полка. Кирасиры Его Высочества, С.-Петербургский и Нарвский конно-гренадерские полки за Кроссенской дорогой, под углом ко 2-му Московскому полку для обеспечения фланга этого полка. За ними 4 гусарские полка образовали вторую линию, а Донские казаки, имея правее себя Чугуевский казачий полк — третью. Весь правый фланг поступил под общую команду Панина. На левом фланге, позади полков обсервационного корпуса, построились в колоннах 3 кирасирских и 2 конногренадерских полка под общею командою генерала Еропкина. Артиллерия образовала 8 отдельных батарей. Четыре из них были на правом фланге, причем одна из них заняла бугор между линиями для стрельбы через головы первой линии, и четыре батареи на левом фланге. Произведенное русскими обходное движение было полною неожиданностью для прусского главнокомандующего.
Вступив в командование уже в Цюллихау, генерал Ведель был совершенно не ориентирован в обстановке, которая окружала его армию после занятия Цюллихау. Только в 5 ч. утра 12 июля, т. е. когда русская армия уже заканчивала свое обходное движение, Ведель во главе значительного отряда выступил на рекогносцировку в направлении к Лангенмейлю. Выйдя из прилегающего леса, прусская конница обнаружила, что у Гольцына находится вместо русской армии лишь небольшой отряд, готовый к бою (прикрытие к обозу), главная же масса давно уже выступила куда-то вправо от Гольцына. Эти сведения вынудили ген. Веделя возвратиться назад к Эйхбергу, куда он прибыл около 7 часов утра и лично отправился отыскивать позицию, на которой мог бы с удобством принять атаку. До 11 часов дня он искал эту позицию и только около 12 часов прибыл к своему корпусу, когда русские войска, уже обеспеченные ручьем, приближались к Пальцигу. Только теперь, убедившись в том, что Салтыков, не думая сам атаковать пруссаков, обошел их и благополучно занял кроссенскую дорогу, Ведель решается перейти в наступление и атаковать русских на занятой уже ими позиции. Атаку он повел в двух направлениях: правою колонною, под начальством Каница, на Эйхмюлле, а левою, под своим личным начальством, — на Глоксен и Гейдемюлле. Отряд ген. Ваперснова (6 батальонов и 8 эскадронов) следовал в арьергарде.
Движение прусских войск в боевом порядке, благодаря болотистой и лесистой местности, замедлилось, так что главные силы колонны Веделя показались у Глоксена-Гейдемюлле около 3 часов пополудни, когда русские войска успели уже вполне устроиться и осмотреться на позиции. Русская легкая конница, обнаружив направление движения противника, отступила за Глоксен-Гейдемюлле, не разрушив находящиеся здесь мосты. В 3 часа дня неприятель вызвал свои батареи на левый берег ручья, и с обеих сторон загорелась канонада. Под покровительством артиллерийского огня, войска левой колонны Веделя двинулись к упомянутым переправам с целью атаковать русских со стороны Глоксена. Четыре полка прусской пехоты и три эскадрона кавалерии, прикрываясь буграми, должны были охватить первую линию графа Салтыкова и ударить ей во фланг, а главным силам левой колонны, под начальством генерала Мантейфеля, приказано пройти через находящийся здесь редкий лес и атаковать с фронта. Правая колонна Каница получила самостоятельное назначение для атаки левого фланга русских. Петр Семенович, вовремя заметивший обход, заблаговременно уже приготовившийся к нему, спокойно ожидал момента, когда пруссаки двинутся в атаку. После почти часовой неумолкаемой канонады генерал Мантейфель, не выждав результата обхода, к 4 часам пополудни атаковал бригаду князя Волконского. Несмотря на благоприятные условия местности, смело веденную атаку и личную храбрость раненого ген. Мантейфеля, его войска были отброшены назад только сильным фронтальным артиллерийским и ружейным огнем бригады князя Волконского. Эта первая неудача не остановила Веделя: не сообразуя свои действия с обходною колонною, не выжидая прибытия Ваперснова, прусский главнокомандующий подкрепил войска ген. Мантейфеля пятью батальонами Гюльзена и приказал повторить атаку в том же направлении.
Напротив того, граф Салтыков, видя, что удар направлен на его правый фланг, передвинул 2 мушкетерских полка обсервационного корпуса с левого на правое крыло, приказал зажечь д. Никкерн и разрушить там мост. Вторая атака была отбита также, как и первая, без рукопашного боя. "Русские войска", говорит очевидец и участник этого боя, "были неподвижны и, продолжая всегда беспрерывный пушечный огонь в желаемом порядке, и как во время продолжающегося огня, так и неприятельской ретирады, наполняли убитых и раненных места из стоящих за первою линиею резервов". После того, как были отброшены войска Гюльзена, прусская обходная колонна начала показываться из-за бугров, но этот запоздалый охват не имел никакого значения: благодаря заранее принятым мерам, пруссаки и здесь были отбиты главным образом артиллерийским и ружейным огнем. Частные попытки прусской пехоты под сильным огнем перейти в решительное наступление в этом направлении — лихо были отражены ударом во фланг Чугуевского казачьего полка.
Таким образом Ведель, бросая по частям войска своей колонны, окончательно расстроил главные силы прусской пехоты и волею или неволею должен был выждать прибытия Ваперснова. В это время и ген. Каниц выказал намерение перейти на правый берег ручья у Никкерна, но также неудачно. Пожар этой деревни и разрушенная переправа решительно задержали правую прусскую колонну. Около 6 часов вечера прибыл к левой прусской колонне ген. Ваперснов, и ген. Ведель решился в третий раз повторить удар в том же направлении. Общее начальство над войсками было поручено ген. Ваперснову, а ген. Каницу снова приказано отвлечь внимание русских к их левому флангу. На этот раз ген. Ваперснов решил атаковать сперва русскую пехоту своею конницею, поддержанною пехотою. Несмотря на лесистый характер местности впереди правого фланга русских, прусская конница успела в порядке подойти к правофланговым полкам первой линии и около 7 часов вечера бросилась на Сибирский и Пермский пехотные полки. Атака была произведена с неотразимою лихостью и сперва имела успех: прусской коннице удалось прорваться между этими двумя полками, сбив их фланги, но при дальнейшем развитии атаки, нарвавшись с фронта на огонь батареи, бывшей между линиями, и вслед за сим атакованная с обоих флангов русской кавалерией, она была в полном беспорядке отброшена назад.
Русская конница, под начальством прибывшего на место стычки Панина, бросилась следом за отступавшею прусскою, опрокинула передовые части прусской пехоты и своею молодецкою контратакою обратила неприятеля в полное паническое бегство. Генерал Ваперснов, бессильный восстановить порядок, был убит; бегство его войск сообщилось всей левой колонне генерала Веделя, которая в полнейшем беспорядке отступила в направлении к Цюллихау, а оттуда к Чихерзигу. Туда же отошла и колонна Каница.
Русская армия, построившись покоем "на костях", уже поздно вечером слушала благодарственный молебен. Наши потери простирались до 900 чел. убитыми и 3904 чел. раненными. Пруссаки потеряли 4269 чел. убитыми, 1394 раненными и 1495 без вести пропавшими. Трофеи русских состояли из 4 знамен, 3 штандартов, 14 орудий и более 4000 ружей, "кроме другой амуниции".
Разбирая действия Салтыкова, нельзя не прийти к заключению, что в этом первом своем боевом опыте, он выказал себя безукоризненным, талантливым полководцем: решившись на обход и занятие Пальцигской позиции, удовлетворявшей главным стратегическим особенностям обстановки, наш главнокомандующий не колеблется в своем смелом решении ни одной лишней минуты; изучает и пользуется местностью — безукоризненно; скрытность марша вполне соблюдена, приняты должные меры для возможной быстроты опасного движения. При расположении войск на Пальцигской позиции он руководствуется не рутинными правилами, а исключительно здравым смыслом и требованиями обстановки. Во время боя — полное хладнокровие, верный глаз и своевременно отдаваемые распоряжения сделали то, что все усилия пруссаков сломить русскую армию оказались тщетными, и они разбитые принуждены были искать спасения в бегстве. "Победа сия", говорит современник, "произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении".
К сожалению, эта победа не только не была оценена в Петербурге должным образом, как личная заслуга главнокомандующего, но даже не послужила поводом к должному доверию к Петру Семеновичу. После Пальцигского сражения Салтыков решился, насколько возможно, захватить инициативу в свои руки. Им было предложено донельзя нерешительному Дауну идти к Франкфурту (куда Салтыков направил дивизию Вильбоа), имея в виду воспользоваться открытым доступом на Берлин и захватить столицу Пруссии конницею Румянцева.
21-го июля авангард Вильбоа захватил Франкфурт, куда двинулась и вся русская армия. Решительное направление операций Салтыкова вывело австрийцев из бездействия. Ближайшей их целью стало задержать наступление Салтыкова, разделить его силы и предупредить занятие им Франкфурта. Салтыкову дано было знать о направлении для соединения с ним 50 тыс. австрийских войск (Гаддика и Лаудона), с просьбою навести мосты у Фирштенберга, что и было исполнено. Затем Лаудон, видя невозможность предупредить русских в Франкфурте, имел свидание с Салтыковым у Ауера, где сообщил о непредвиденной задержке марша 30 тыс. Гаддика, просил о выделении 30 тыс. русских к Дауну, и узнав о состоявшемся уже занятии Франкфурта, объявил, что "ему (Лаудону) от графа Дауна повелено с Франкфурта 1 миллион талеров взять и пополам (с русскою армиею) разделить...", почему просил Салтыков передать ему 500 т. талеров. Легко представить себе негодование Салтыкова. Отвергнув все предложения австрийцев, он начал готовить Румянцева к набегу на Берлин, настаивая на соединении с ним Гаддика.
К 25 июля Салтыков получил сведение, что Фридрих успел прикрыть свою столицу, что и остановило поиск Румянцева. В это время Салтыков имел под ружьем у Франкфурта: русских 41 т. "действительно сражающихся" и 18 тыс. корпус Лаудона. Против него стоял Фридрих с 48 тыс., прикрывая прямой путь к Берлину. Русская армия заняла сильную позицию у Франкфурта на высотах правого берега, от Жидовской горы на Куннерсдорф до оврага Беккергрунд. Доступы с фронта и левого фланга прикрывались озером и болотисто-лесистою местностью, и с этих сторон позиция была неприступна. Обход с полным удобством мог быть исполнен справа со стороны Кюстрина. Местность на позиции представляла 3 группы высот: Жидовская гора, Большой Шпиц, и Мюльберг; Лаудонов овраг отделял Жидовскую гору от Б. Шпица, овраг Кугрунд последнюю высоту от Мюльберг. Правый фланг прикрывался оврагом Беккергрунд и р. Гюнер. Левый фланг обеспечен от обхода р. Одер, здесь же Жидовская гора, командующая над окружающей местностью. Возможность обхода нашего правого фланга не укрылась от нашего наблюдательного и талантливого полководца, и он еще 28-го июля, после произведенной им лично рекогносцировки, приказал начальнику своей кавалерий гр. Тотлебену иметь бдительный надзор за течением р. Одера от Кроссена до Кюстрина, "особливо к Кюстрину часто разъезды делать".
29-го июля Салтыков приступает к укреплению позиции на случай обхода Фридриха со стороны самого опасного направления его удара, т. е. правого фланга и тыла. В ночь на 31-е июля Тотлебен донес, что прусская армия переправилась ниже Лебуса (около 9 вер. от нашей позиции) на правый берег р. Одера и направилась к Герицу и далее к Бишофзее и Треттину, т. е. в обход нашего правого фланга. Салтыков повернул свой боевой порядок на позиции у Куннерсдорфа кругом и, став тылом к Одеру, флангом и даже "покажется как бы... тылом к неприятелю", приказал усиленно укреплять теперешний фронт (бывший тыл) позиции, перевел австрийский корпус Лаудона на правый берег Одера, укрыл обозы за рукавом этой реки и совершенно очистил Франкфурт. Тотлебену приказано задерживать неприятеля, а потом беспокоить левое крыло неприятеля, если он обрушится на наш левый фланг. Решив, что, благодаря гористой, изрезанной оврагами местности, главная роль в бою падет на пехоту, Салтыков сообразно этому расположил свои войска в обычные две линии в следующем порядке: авангард Вильбоа (4 пехотных полка) и подле него первая дивизия Фермора (10 пехотных полков) составляли правый фланг позиции и занимали Жидовскую гору до возвышенности Б. Шпица; вторая дивизия графа Румянцева (8 пехотных полков) составляли центр, занимая Б. Шпиц до Кугрунда и левый фланг, 5 пехотных полков обсервационного корпуса кн. Голицына, продолжение позиции Румянцева до Беккергрунда. Корпус Лаудона поставлен в резерве за правым флангом. Русская регулярная конница около отряда Вильбоа, почти вне правого фланга.
Таким образом большая часть наших войск была предназначена к обороне Жидовской горы, представляющей стратегический ключ позиции, ибо с потерей этого пункта русская армия лишилась бы пути отступления к Кроссену на соединение с австрийцами и оказалась бы не в состоянии выполнить свою первоначальную задачу (т. е. соединиться с австрийцами). Нe подозревая, что Салтыков собирается бороться за свой правый фланг, Фридрих решил обрушиться на левый фланг русских ударом на обсервационный корпус с фронта и обходом со стороны верховьев р. Гюнер, Для этого главные силы им были направлены от д. Бишофзее под прикрытием группы озер к востоку на д. Фрауле и Штрабрюке; переправились здесь через Гюнер, и заняли высоту Малого Шпица. Отряд Финка остался на высотах у Треттина, а отдельный отряд Вунша, оставленный у Лебуса (9 батальонов и 12 эскадронов), направлен к Франкфурту, чтобы захватить путь отступления русской армии.
Благодаря прекрасно организованной разведочной службе, все эти движения пруссаков были своевременно известны Салтыкову и он совершенно спокойно выжидал, куда обрушатся главные силы Фридриха.
В 9 час. утра сильные две батареи орудий большого калибра появились на высотах южнее озер Хейлиге и Грибен и открыли огонь против левого фланга кн. Голицына, а пехота этого неприятельского отряда спустилась в лощину, окружающую Мюльберг с востока. В то же время главные силы короля появились против нашего центра. По мере развития огня на левом фланге и против центра русскому главнокомандующему делается ясно, куда противник предполагает направить свой главный удар, и он спокойно продолжает ожидать атаки пруссаков, совершенно верно решив что при данных условиях, предоставив инициативу боя Фридриху, "тем лучше в состоянии" будет "по неприятельским предприятиям распоряжения делать". Первый удар Фридриха, как и следовало ожидать, обрушился на наш левый фланг. Пруссаки, пользуясь лощиною Беккер, в 11 1/2 час. утра открыли убийственный огонь, а в начале 1 часа стремительно атаковали Мюльберг и, сбив находящиеся здесь 5 полков корпуса Голицына и завладев двумя батареями утвердились на Мюльберге. Направление и сила первого удара пруссаков прямо в наш левый фланг убедили Салтыков, что неприятель "со всеми силами сквозь армию пройти... намерен". Подобное решение противника далеко не испугало главнокомандующего. Для того, чтобы сбить наши войска окончательно, противнику пришлось бы преодолеть сильные препятствия представляемые местностью, действуя при этом весьма узким фронтом.
Русские войска центра, занимавшие Большой Шпиц, по приказанию Салтыкова быстро перестраиваются в следующий порядок: за Кугрундом, поперек прежнего направления фронта, 6 пехотных полков старой линии поставлены, за невозможностью развернуться шире, в три линии одна за другой; Румянцев с остальными полками остался в окопах бывшей первой линии. Едва первая линия русских построилась для обороны за Кугрундом, как неприятель спустился с Мюльбергских высот и атаковал ее с фронта; в то же время неприятельская конница (Зейдлица и принца Виртембергского) стремительно бросилась в атаку на ретраншементы, занятые Румянцевым. Эта кавалерийская атака на заранее укрепленную сильную позицию была отражена сильнейшим ружейным и картечным огнем с ближайшей дистанции, и совершенно расстроенная кавалерия должна была повернуть тыл. Выдвинутая из резерва русская и австрийская кавалерия бросилась за ней. В то же время неприятельская колонна обошла Кугрунд слева со стороны Куннерсдорфа; три пехотных полка Любомирского, быстро переменив фронт налево, успешно остановили движение этой колонны; князь Волконский с двумя пехотными полками, подошедшими с Жидовской горы, поддержал Любомирского. Эти пять полков не только совершенно обеспечили бывший центр, но образовав теперь правый фланг боевого порядка русских, выстроившихся поперек прежнего расположения, перешли (потом) первые в наступление.
Король, видя неудачу Зейдлица, приказал ему повторить атаку и решился снова атаковать позицию за Кугрудом с трех сторон: с фронта, слева, обойдя Кугрунд со стороны Куннерсдорфа, и справа, со стороны Одера, колонною Финка, усиленного частью конницы принца Виртембергского. Атака Финка, вовремя замеченная Салтыковым, была отражена артиллерийским огнем и поспешно выдвинутыми на наш левый фланг Сибирским и Низовским пехотными полками (дивизия Румянцева). Атака с фронта была удачнее: пруссаки, воодушевленные присутствием короля, бросившись в штыки на бригаду Панина, сбили ее и стоявшие за ней другие две линии (всего 6 пехотных полков), овладели батареею и большею частью высот Большого Шпица; казалось, еще одно усилие и русские, сброшенные с последнего удержанного ими пункта, Жидовской горы, разбиты; но этого последнего усилия пруссаки сделать были уже не в состоянии. Салтыков, успевший выдвинуть из резерва совершенно свежую австрийскую пехоту, остановил фронтальную атаку пруссаков, введших в бой все свои войска, израсходовавших все свои резервы. Атака со стороны Куннерсдорфа вторично отбита войсками Волконского и Любомирского. Наконец знаменитая кавалерия Зейдлица, во время развертывания своего ко вторичной атаке на наш бывший центр, была атакована нашей союзной конницей, заранее выстроившейся южнее Большего Шпица, и совершенно разбитая обратилась в бегство.
Таким образом положение дела к 5 часам вечера, несмотря на успех пруссаков в центре, был очевидно на стороне русских войск. Действительно: Салтыков успел к этому времени окончательно перестроить свой боевой порядок налево, имел в своем распоряжении почти все войска, занимавшие Жидовскую гору, войска совершенно свежие, не принимавшие еще участия в бою. При этих условиях Салтыков решает перейти в наступление. 4 пех. полка нашего правого фланга под командою Берга, двинувшись в атаку во фланг пруссакам, сбрасывают их с высот Б. Шпица и освобождают наши батареи. Центр нашего расположения также переходит в наступление, и пруссаки, в беспорядке отброшенные в Кугрунд, обращаются в бегство. Русско-австрийская кавалерия, бросившись вдогонку за бегущими пруссаками, докончила их поражение.
Полное поражение и энергично веденное преследование довели Фридриха до полного отчаяния. Сложив с себя звание генералиссимуса, он поручил командование принцу Генриху и с ужасом ожидал занятия Берлина. К несчастию, медленность, нерешительность Дауна и коварная политика австрийцев спасли столицу Пруссии. Потери русских: 2416 убитых и 10 863 раненных; австрийцы потеряли — 893 чел. убитыми и 1398 раненными. Неприятельских тел похоронено нами 7627; взято в плен 4542; дезертиров — 2055; 172 орудия, 26 знамен и 2 штандарта.
Операции графа Салтыкова до занятия Франкфурта заслуживают полного внимания. Решительными мерами он принял на себя почин всех действий, заставляя Фридриха и Дауна согласовать свои действия с тем, как выгоднее считал Салтыков для самого дела. После занятия Франкфурта Салтыков с утомленною армиею в конце июля был поставлен в самое критическое положение. При отступлении на Кроссен и далее на левый берег Одера терялась связь с нижней Вислой. Исполнить наступательную переправу и атаковать Фридриха на левом берегу Одера, до соединения с Дауном, оставляя в тылу реку, было невозможно. Принимая бой под Франкфуртом, Салтыков рисковал, в случае неудачи, погубить армию, лишив ее пути отступления. Было одно менее опасное средство — отступить к Познани; но это не приходило в голову Салтыкову. Веруя в мощь русского солдата, Салтыков, отлично изучив местность окрестностей Франкфурта, подготовил поле сражения в инженерном отношении, замедлил отступлением к Кроссену и принял бой. Ведение самого сражения — образцовый пример боя, систематично веденного "по обращению неприятельскому", согласно заветам Петра Великого. Управление в бою войсками ни на одну минуту не выходило из рук главнокомандующего, так разумно руководившего делом. Выяснение Салтыковым самого важного пункта поля сражения, расходование резерва сообразно ходу боя, распоряжения относительно действий Тотлебена, в высшей степени спокойное выжидание разъяснения обстановки боя, — все это несомненно свидетельствует, что Салтыков обладал всеми данными, заставляющими причислить его к числу выдающихся русских полководцев. Чин генерал-фельдмаршала был наградою за Куннерсдорфское дело.
Две эти блестящие победы, сразу прославившие имя неизвестного до сих пор генерала графа Салтыкова, являются, к сожалению, единственными выдающимися событиями всей его жизни, достойными тщательного изучения и подражания. Дальнейшие его действия против пруссаков совершенно не похожи на только что описанные. Будучи прекрасным полководцем и истинно русским человеком, Петр Семенович совершенно не обладал дипломатическими способностями; не допуская в военном деле коварства и предательства, он верил своим союзникам австрийцам; несмотря на встреченные преграды, не жалея крови горячо любимого им русского солдата, дважды поразив пруссаков, он, согласно договора, пробился наконец к австрийской армии и был уверен, что теперь ему ничто не помешает, соединившись с Дауном, двинуться на Берлин и, завладев им, закончить кампанию, так блестяще начатую. Но он горько в этом разочаровался. Удивительно эгоистичная и коварная политика наших союзников, крайняя трусость австрийского главнокомандующего, а главное неисполнение австрийцами обязательств по продовольствию русской армии и полный недостаток артиллерийских припасов заставили нашего фельдмаршала, вместо победоносного движения на Берлин, отступить назад за р. Одер.
Салтыков убедился, что ему легче бороться с Фридрихом, чем с трусостью и коварством австрийцев и с недоверием петербургской конференции, всецело находящейся под влиянием тех же австрийцев, и с этих пор не предпринимая никаких энергичных действий против пруссаков, решил заниматься лишь маневрированием. В половине декабря, расположив свою армию по квартирам на нижней Висле, фельдмаршал отправился в Петербург для участия в заседаниях конференции по составлению плана кампании 1760 г. Происки австрийцев и косность членов конференции разбили надежды Салтыкова действовать в будущую кампанию самостоятельно, отдельно от австрийцев. Расстроенный вернулся он к армии, решившись насколько возможно беречь ее и избегать всяких решительных действий против пруссаков, чтобы не играть в руку союзников, имевших одну определенную цель: втянуть русскую армию в первый огонь, а затем самим уже действовать в зависимости от обстоятельств. Благодаря такому положению дел, начало кампании 1760 г. не могло быть ни интересным, ни славным для русского оружия. В августе месяце расстроенное здоровье Салтыкова окончательно пошатнулось; 1 сентября он принужден был сдать командование армией Фермору и хотя оставался при войсках, но уже не вмешивался в распоряжения командующего, а 19 октября уехал в Познань. Отсутствие его от армии продолжалось до января 1762 г., когда вступивший на престол Петр III вновь назначил его главнокомандующим; но военные действия были уже прекращены, и Салтыков не принимал почти никакого участия в управлении разбросанной отдельными отрядами русской армии, а 17 августа выехал обратно в Петербург.
Встреченный довольно холодно только что воцарившеюся императрицею Екатериною II, Петр Семенович, тем не менее, в день коронования был пожалован осыпанною бриллиантами шпагою за храбрость, а в 1764 г. назначен московским генерал-губернатором и сенатором. Главнейший торговый и промышленный центр тогдашней Руси, Москва, заключала в себе массу пришлого населения, справляться с которым было нелегко. Разбои и грабежи были заурядным явлениям. Пока в руках главнокомандующего были войска, все обстояло более или менее благополучно. Но вот настал 1769 г. Полевые полки, квартировавшие во внутренних губерниях, потянулись на Украйну. Объявление войны туркам было сообщено Салтыкову при самом лестном для него рескрипте, в котором императрица, уведомляя о назначении главнокомандующих армиями, между прочим писала: "если б я турок боялась, так мой выбор пал бы неизменно на лаврами покрытого фельдмаршала Салтыкова, но в рассуждении великих беспокойств сей войны, я рассудила от обременения поберечь лета сего знаменитого воина, без того довольно имеющего славы". Императрица, конечно, и предположить не могла, на какие "великие беспокойства" обрекала она "сего именитого воина", оставляя его московским главнокомандующим.
С выступлением из Москвы в поход полевых полков, разбои и грабежи в столице и ее окрестностях принимают все большие и большие размеры. Тщетно обращается Петр Семенович к императрице с просьбою не оставлять первопрестольную без войска. Вместо воинских команд фельдмаршал получает лишь советы, как якобы можно обойтись и без солдат. К довершению несчастия в конце 1770 г. в Москве появляется страшная гостья, проникнувшая к нам из Турции — моровая язва. В ноябре месяце она впервые обнаружилась в военном госпитале в Лефортове; Салтыкову донесли об этом лишь 22 декабря, когда 14 человек уже умерло. По распоряжению П. С. госпиталь был немедленно изолирован. Как эта мера, так, главное, холодное время года задержало развитие болезни.
В феврале 1771 г. остававшихся еще больных Салтыков хотел вывести из Москвы в близлежащие монастыри, чтобы обезопасить скученное население столицы, но императрица на это не согласилась. Тем временем обнаружилась чума в самом центре города, на суконной фабрике у Каменного моста, и, несмотря на разнообразные принятые Салтыковым меры, быстро начала распространяться по городу. С самого начала усиления заразы, в средствах борьбы с нею, обнаружилось крайнее разногласие во взглядах на это дело императрицы и главнокомандующего. Фельдмаршал предлагал всех больных удалять из Москвы в близлежащие монастыри, а в самом городе принять усиленные санитарные меры. Императрица требовала окружить город карантинною цепью, никого в него не впускать и не выпускать, остававшуюся немногочисленную воинскую команду вывести в лагерь за 30 верст от города. Иначе говоря, государыня, желая спасти от губительной заразы остальную Россию, готова была обречь на гибель Москву, с чем, очевидно, не мог согласиться московский генерал-губернатор, раз ему были дороги интересы первопрестольной.
Неисполнение Салтыковым приказаний императрицы было истолковано, как неумение и неспособность старого и дряхлого главнокомандующего, и распоряжение всеми мерами против чумы в Москве было поручено генерал-поручику П.Д. Еропкину. Но и Еропкин мало что мог сделать, не имея в руках войск; болезнь развивалась все сильнее и сильнее; наиболее состоятельные люди начали понемногу покидать Москву, спасаясь под различными предлогами в свои поместья; за ними начали разбегаться и остальные; в городе стал замечаться недостаток в предметах первой необходимости. Начались беспорядки. К сентябрю месяцу смертность в столице дошла до 900 человек в день. Члены сената все разъехались, служащие в присутственных местах тоже все разбежались; одним словом полная паника овладела населением. Старик главнокомандующий не выдержал и 14 сентября отправил императрице отчаянное донесение: "болезнь так умножилась и день ото дня усиливается, что никакого способа не остается оную прекратить, кроме чтобы всяк старался себя охранить. Мрет в Москве в сутки до 835 человек, выключая тех, коих тайно хоронят, и все от страха карантинов, да и по улицам находят мертвых тел по 60 и более Из Москвы множество народу подлого побежало, особливо хлебники, калачники, маркитанты, квасники и все, кои съестными припасами торгуют, и прочие мастеровые; с нуждою можно что купить съестное, работ нет, хлебных магазинов нет; дворянство все выехало по деревням. Генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин старается и трудится неусыпно оное зло прекратить, но все его труды тщетны; у него в доме человек его заразился, о чем он меня просил чтобы довесть Е. И. В. и испросить милостивого увольнения от сей комиссии. У меня в канцелярии также заразились кроме что кругом меня во всех домах мрут, и я запер свои ворота, сижу один опасаясь и себе несчастия. Я всячески генерал-поручику Еропкину помогал, да уже и помочь нечем: команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и все приказные служители заражаются. Приемлю смелость просить мне дозволить на cие злое время отлучиться, пока оное, по наступающему холодному времени, может утихнуть". Отправив это донесение, Салтыков в тот же день решается выехать на два дня из зачумленного города в свою подмосковную деревню, чтобы хоть немного отдохнуть на чистом воздухе от тех ужасов, свидетелем которых ему пришлось быть в течение целых шести месяцев.
14 сентября П. С. выехал из Москвы, а на другой день, в 8 часов утра, у Варварских ворот, возбужденная неосторожными действиями архиепископа московского Амвросия, московская чернь подняла известный бунт. Оставшийся в Москве Еропкин растерялся. Толпа бросилась в Кремль искать Амвросия; разграбила Чудов монастырь и, разбив находящийся здесь винный погреб, начала пьянствовать. Утром 16 числа направилась к Донскому монастырю и, найдя здесь архиепископа, зверски умертвила его. Только теперь собрался Еропкин донести о бунте главнокомандующему. На другой день, 17 сентября, в 9 ч. утра Салтыков был уже в Москве; вместе с ним вступил в город и Великолуцкий пехотный полк, в числе всего 300 человек, приказание собрать которых он отдал накануне, лишь только получил донесение о бунте.
С прибытием Салтыков немедленно был восстановлен порядок; одного появления войск на Красной площади, где бесчинствовала толпа, было достаточно, чтобы она рассеялась и вновь уже не собиралась. Императрица, получив донесение об этом бунте, обвинила во всем главнокомандующего и, уволив его отдыхать в деревню, отправила в Москву князя Орлова. Обиженный и огорченный, фельдмаршал просил об отставке, которую и не замедлил получить, причем государыня, подписывая указ об этом, оставшись недовольна помещенными в нем словами: "похваляя знаменитые заслуги его (Салтыкова) престолу и отечеству", зачеркнула и заменила следующими: "похваляя его предкам Ее Величества учиненную знатную службу". После отставки, забытый всеми знаменитый елизаветинский фельдмаршал жил недолго и в декабре 1772 г. тихо скончался в своей подмосковной деревне Марфино семидесяти четырех лет от роду. Новое московское начальство, узнав о смерти Салтыкова, не нашло даже нужным распорядиться о приличных его званию похоронах. Находившийся в это время в Москве генерал-аншеф П.И. Панин, возмущенный подобным невниманием к бывшему своему начальнику, заслуженному и прославившемуся полководцу, отправился немедленно в Марфино; прибыв туда, оделся в полную парадную форму и, став с обнаженным оружием у гроба фельдмаршала, сказал: "до тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены". И только это энергичное вмешательство заставило московское начальство отдать надлежащие воинские почести усопшему фельдмаршалу.
А. К. Ильенко.
Сочинения Масловского: 1) "Русская армия в семилетнюю войну", выпуск IIІ; 2) "Русско-австрийский союз 1759 г."; 3) "Записки по истории военного искусства в России", выпуск I.
Соловьев, "История России с древнейших времен", книги V и VІ.
"Сборник Русского Исторического Общества", тома 7, 10, 13 и 42.
Бантыш-Каменский, "Словарь достопамятных людей русской земли", части 4 и 5.
Гейсман и Дубовский, Граф Петр Иванович Панин.
Записки Болотова.
"Энциклопедия военных и морских наук", изд. под ред. Г. Л. Леера.
